Валентин Дмитриев - ПО СТРАНЕ ЛИТЕРАТУРИИ

Однако власти были настороже: ведь ехал не какой-нибудь «французик из Бордо», а известный всему миру автор, гордившийся своими демократическими убеждениями и тем, что его отец был республиканским генералом. И III отделение императорской канцелярии (т. е. орган сыска) завело дело «Об учреждении надзора за французским подданным, писателем Александром Дюма».

Последний и не скрывал, что собирается «стать свидетелем великого освобождения сорока пяти миллионов рабов» (реформа 1861 г. была не за горами), посетить на Кавказе Шамиля, «этого титана, который в своих горах борется против русских царей» и описать свое путешествие в издававшемся им журнале «Монте-Кристо».

«Северная Пальмира», где Дюма провел целый месяц, восхитила его, тем более что стояла прекрасная летняя погода. Он пишет: «Не знаю, есть ли в мире какой-нибудь вид, который мог бы сравниться с панорамой, развернувшейся перед моими глазами».

Дюма встречался с петербургскими литераторами, посетил редакцию «Современника», Рассказывает о знакомстве с Некрасовым, называя его «одним из самых популярных русских поэтов»: «Г-н Никрасов (!) —человек лет сорока, с болезненным и очень печальным лицом, с насмешливым и мизантропическим характером. Он очень любит охоту, которая дает ему возможность уединения; после своих друзей, Панаева и Грегоровича, больше всего любит свое ружье и собак. Последнюю книгу его стихов цензура запретила переиздавать, и она очень дорого стоит. Я заплатил за нее 16 рублей».

Петербургские и московские газеты уделили немало внимания приезду Дюма, но кое-где проскальзывали насмешливые нотки. А Герцен в лондонском «Колоколе» прямо писал: «Со стыдом и сожалением читаем мы, как наша аристократия стелется у ног Александра Дюма».

Однако писатель не только вращался в высшем свете и в литературных кругах, но и посетил одну тюрьму. Рассказывает о своих беседах с заключенными: первый пошел на грабеж лишь для того, чтобы уплатить подати; второй свободно говорил по-французски и оказался крепостным, которого посылали в Париж учиться на механика. Когда он вернулся, барин велел его жене кормить грудью не своего ребенка, а породистых щенят. В пылу негодования крепостной задушил щенят, получил за это двести розог и на другой же день поджег имение барина. «Но кто же настоящие преступники,— вопрошал Дюма,— становые и помещики или те, кого они ссылают на каторгу?»

Полюбовавшись белыми ночами, «столь светлыми, что можно прочесть письмо любимой женщины, каким бы мелким почерком оно ни было написано», посетив Ладожское озеро и остров Валаам, Дюма выехал по железной дороге в Москву, где провел несколько недель.

Московские друзья и почитатели устроили в его честь торжественный обед, а затем — вечер в саду «Эльдорадо», получивший известность как «ночь графа МонтеКристо».

Побывав на поле Бородина, осмотрев Троице-Сергиеву лавру, писатель сел в Калязине на пароход и пустился вниз по Волге, останавливаясь в Угличе, Костроме, Нижнем Новгороде, Казани, Саратове, Царицыне. Везде он осматривал достопримечательности, везде в его честь устраивались пышные приемы.

И все это время он находился под неусыпным тайным надзором полиции. Власти принимали его с почетом, но показывали гостю лишь то, что хотели, и непрерывно слали донесения в Петербург. Так, из Астрахани сообщалось: «Управляющий губернией старался оказываемым вниманием привлечь этого иностранца к себе для удобнейшего над его действиями надзора и во избежание излишнего и, может быть, неуместного столкновения с другими лицами и жителями».

Словом, устраивалось нечто вроде потемкинских деревень, а недальновидный путешественник принимал все за чистую монету и не мог нахвалиться русским гостеприимством. Он был очень рад, что в России, оказывается, его знали, что почти все, с кем он встречался, хорошо говорили по-французски.

Астрахань не была конечным пунктом маршрута, и возвращаться тем же путем Дюма не собирался. Посетив соляные озера, он был с великим почетом принят калмыцким владетельным князем Тюменем, в юрте которого стоял выписанный из Парижа рояль. Галантный француз не преминул сочинить дочери Тюменя мадригал, где назвал ее жемчужиной и цветком, украсившим берега Волги. Калмыков он сравнил с обитателями Эдема...

Затем неутомимый путешественник познал все неудобства езды на перекладных по почтовому тракту: через Дербент — в Баку, оттуда через Шемаху и Нуху — в Тифлис, где он стал гостем царского наместника, князя Барятинского. Съездил он и по Военно-Грузинской дороге во Владикавказ, чтобы увидать замок царицы Тамары и поискать скалу, к которой якобы был прикован Прометей. О посещении Шамиля, конечно, не могло быть речи, но Дюма стал свидетелем стычки русского отряда с горцами (возможно, инсценированной специально для него). Наконец, добравшись через Кутаис до Поти, неутомимый путешественник сел там на пароход и отправился домой через Константинополь.

В течение десяти месяцев он проехал около 4 тысяч лье, истратил 12 тысяч франков и подробно описал свои странствия в пяти томиках «От Парижа до Астрахани» и трех — «Впечатлений от поездки на Кавказ».

Несмотря на всю популярность Дюма в России, переводить первое из этих сочинений на русский не стали, ибо цензура не пропустила бы его. Мало того, и во Франции его издание цензура Наполеона III запретила, что подчеркивается на обложке каждого томика, вышедшего в Брюсселе.

Объяснялось это тем, что автор немало места уделил русской истории, которую излагал вовсе не так, как наши историографы, вынужденные замалчивать запретные для них главы. О насильственной смерти Петра III и Павла I в России оказалось возможным писать только после революции 1905 года. А Дюма рассказывал со всеми подробностями, кем и как были убиты эти цари. Не умолчал он и об упорных слухах, будто Николай I, узнав о поражениях при Альме и Инкермане, сделавших неизбежным падение Севастополя, принял яд, лишь бы не подписывать позорный мир.

Хотя в изложении Дюма русская история и превратилась в сборник анекдотов из жизни царей и придворных, он уделил должное внимание восстанию 1825 года.

По его словам, «либеральная петербургская и московская молодежь питает глубокое уважение к памяти декабристов. Когда-нибудь Россия воздвигнет им монумент». Дюма дает перевод пушкинского «Послания в Сибирь», с волнением описывает свою встречу в Нижнем Новгороде с жившими там героями его «Учителя фехтования» — «графом» И. Анненковым и его женой Полиной.

Не обошел писатель и чиновников-казнокрадов, рассказав, например, что лед для нужд Зимнего дворца, выломанный на Неве под его окнами, выдавался за волжский, привезенный втридорога; что бутылка шампанского, выпитая царем на охоте, превратилась в тысячу бутылок...