Александр Лавров - Русские символисты: этюды и разыскания

Таким образом, литературный Париж 1909 г., сосредоточенный для Брюсова в основном вокруг Гиля и «аббеистов», в целом не доставил ему ярких, отрадных впечатлений и новых стимулирующих познаний. Встречи за пределами этого круга были слишком эпизодичными для того, чтобы сыграть в его жизни сколько-нибудь существенную роль. И все же они были, и из них самой примечательной нужно признать встречу с Гийомом Аполлинером. Тогда вокруг имени Аполлинера еще не создалось репутации одного из первооткрывателей путей европейской поэзии XX в. — первый его знаменитый сборник «Алкоголи» («Alcools») увидел свет только в 1913 г.; но за десять лет жизни в Париже Аполлинер уже приобрел определенную известность как интересный начинающий поэт, связанный с символизмом, тонкий знаток современного искусства, остроумный завсегдатай поэтических кафе, живо реагирующий на все события литературной повседневности. Видимо, в этом ракурсе воспринял Аполлинера и Брюсов, встретившийся с поэтом через посредство его подруги, известной художницы Мари Лорансен [523].

«Вчера я был у m-lle Laurencin, — писал Брюсов жене 13 октября. — Она показывала мне много своих работ (картин, офортов). Потом с нею мы были у Guillaume Apollinaire, ее возлюбленного (по-видимому), небезызвестного здесь писателя. У него великолепная библиотека, много редких книг и роскошных изданий. В настоящее время он издает ряд томов, посвященных эротическим писателям прошлого, — маркизу де Саду, Нерсиа, Мирабо, Аретину и др. Вообще — человек он весьма культурный, и я провел у него время очень „приятно“. Опоздал даже обедать, и его, конечно, обрек остаться без обеда». Встреча с Аполлинером, при всей своей случайности, явно показалась Брюсову содержательной. Как видно из письма, Аполлинер предстал Брюсову в своей «библиофильской» ипостаси, столь близкой и русскому поэту, — как редактор и интерпретатор «отреченной» эротической литературы минувших веков, долгое время шокировавшей буржуазную публику и фактически пребывавшей в забвении: незадолго до приезда Брюсова, в июле 1909 г. молодыми издателями, братьями Робером и Жоржем Бриффо была выпущена в свет первая книга серии «Мастера любви» («Les Maîtres de l’Amour») — избранные сочинения маркиза де Сада с большой вступительной статьей, библиографическим очерком и примечаниями Аполлинера; в той же серии в 1909 г. Аполлинер подготовил и издал сочинения «божественного Аретино» («L’œuvre du divin Arétin»); впоследствии им были подготовлены для «Мастеров любви» и для серии «Ларец библиофила» («Le Coffret du Bibliophile») произведения французских писателей XVIII в. Андреа де Нерсиа (1910), Кребийона-сына (1911), Мирабо (1910), аббата де Грекура (1912) и ряд других изданий [524]. Беседа с Аполлинером — знатоком литературы XVIII в., несомненно, была для Брюсова интересна, — сам он несколько лет спустя выпустил в свет сборник французской лирики этой эпохи [525].

6 октября в Париж приехал К. Д. Бальмонт [526]. Брюсов увиделся с другом и соратником своей поэтической молодости вновь после нескольких лет разлуки (с 1906 г. Бальмонт жил за границей, в России ему угрожали административные преследования за антиправительственные стихи) и заочных конфликтов — Бальмонт был глубоко задет той нелицеприятной критикой, которой подверг Брюсов его поэтические сборники второй половины 1900-х гг. Вопреки опасениям обоих, им удалось найти общий язык. «Сегодня я был у Бальмонта, — сообщал Брюсов жене 7 октября. — Он был очень мил, очень ласков, очень рад меня видеть. Мы целовались, смеялись, говорили без конца, читали друг другу стихи, вспоминали прошлое. Одним словом, встреча вышла самая удачная. Кажется, он боялся худшего». «Он очень изменился, — писал Брюсов о Бальмонте 10 октября. — Поумнел. Видит и понимает свои недостатки, чего прежде не было никогда. В общем, я все же очень счастлив, что вновь обрел. Думаю бывать у него очень часто». Общение с Бальмонтом стало почти ежедневным. Восстановление старой дружеской связи отчасти компенсировало Брюсову скудость впечатлений от контактов с французскими литераторами. 11 октября Брюсов написал сонет, обращенный к Бальмонту, в котором воссоздал образ поэта на фоне ночного Парижа [527]. Бальмонт познакомил Брюсова с Полем Буайе (1864–1949) — французским ученым, преподавателем русского языка в парижской «Школе восточных языков» [528]. «Были мы с Б<���альмонтом> у професс<���ора> Буайэ, — писал Брюсов 17 октября, на следующий день после визита, — и это было очень приятно. Буайэ — культурный, просвещенный человек, знаток русской литературы; он говорит по-русски не хуже m-r Иронделя [529], но мы говорили по-французски». 19 октября Брюсов проводил Бальмонта в Англию.

В письмах к жене Брюсов рассказывает также о посещении Folie-Bergère (14 октября: «Вчера вечером, по совету Бальмонтов, я был в Folie-Bergère. Действительно, балет поразителен. Красочное впечатление — единственное, и танцуют очень хорошо»), художественной выставки «Осенний салон» (18 октября: «Днем вчера был с m-lle Laurencin на conférence в Salon d’Automne. Было скучно. После гуляли с ней Champs Elisées»), о полетах авиаторов (21 октября: «Сегодня <���…> весь день я провел в Juvisy, на Port Aviation. Видел, наконец, летающих людей — Voisin, Lambert и др. Сказать правду, действительность не многим отличается от синематографа. Но в общем образ летящего аэроплана очень красив, изящен, строг») и т. д. Брюсов касается в письмах и собственно творческих вопросов. «Стихи по-прежнему не удаются, — признавался от 6 октября. — Словно какой-то источник во мне иссяк. Нет рифм, нет слов для стихов». Зато в Париже Брюсов с увлечением отдается работе над своим вторым романом, первоначально задуманным под заглавием «Семь смертных грехов» [530]— полуфантастической антиутопией, действие которой перенесено в отдаленное будущее, но в утрированном виде отражает хорошо знакомые черты современной писателю действительности. «…Успеваю за день написать два письма, две страницы романа», — сообщал Брюсов жене 21 октября.

Картины Парижа оказались для Брюсова в работе над этим произведением самым благодарным материалом. Осенью 1909 г. французская столица раскрылась ему как современный Вавилон, олицетворение новейшей цивилизации со всеми ее противоречиями и контрастами. Брюсов рискнул познакомиться с Парижем в специфическом ракурсе — с потаенной, «ночной» изнанкой большого города, с гнездящимися в нем пороками и соблазнами. Со всей откровенностью он признавался об этом жене в письме от 23 сентября:

«По моим письмам Ты поняла, что я провожу время „не совсем хорошо“. Так оно, по Твоей терминологии, и есть. Но я хочу очень усердно убеждать Тебя, что это мне просто „необходимо“ в жизни. Во всех моих писаниях, в стихах и прозе, я часто подходил к вопросам о всем темном в жизни и в душе. И это темное до сих пор знал я почти только по догадке, да по жалким его отражениям у нас в Москве. Здесь представляется мне случай в самом, так сказать, горниле „зла“ посмотреть на него, лицом к лицу. Чувствую себя как Дантэ, сходящий в Ад, и, конечно, как Дантэ, надеюсь выйти из Ада к Раю, и вынести на землю бессмертную песню.