Геннадий Прашкевич - Толкин

«Вскоре после того, как Толкины отпраздновали первый день рождения мальчика, — писал в своей книге всезнающий Хэмфри Карпентер, — в Блумфонтейн приехали из Англии сестра и зять Мейбл — Мэй и Уолтер Инклдон. Уолтер, торговец из Бирмингема, которому было немного за тридцать, весьма интересовался золотом и алмазами. Он оставил жену и маленькую дочь Марджори в здании банка, где были и жилые комнаты для служащих, а сам отправился в золотодобывающие районы. Мэй прибыла как раз вовремя, чтобы помочь сестре пережить еще одно зимнее лето в Блумфонтейне — сезон тем более тяжкий, что Артуру тоже пришлось уехать по делам на несколько недель. Было в те дни холодно, сестры жались к камину в гостиной. Мэйбл вязала детские вещи, и они с Мэй подолгу разговаривали о былых днях в Бирмингеме. Мэйбл не скрывала, как надоела ей блумфонтейнская жизнь — этот климат, эти бесконечные светские визиты и нудные званые обеды. Ничего, мечтала она, скоро они смогут съездить домой — где-нибудь через годик, хотя Артур все ищет поводы отложить поездку в Англию. „Он буквально влюбился в здешний климат, и мне это не нравится, — жаловалась она. — Жалко, что я никак не могу привыкнуть к этим местам: похоже, Артур теперь уже не захочет обосноваться в Англии“…» [13] Карпентер Х. Указ соч. С. 23.

Но поездку пришлось отложить.

Семнадцатого февраля 1894 года Мэйбл родила второго сына.

Младшего окрестили не менее звучно — Хилари Артур Руэл.

Белокурые, голубоглазые, чистые англосаксы по внешнему виду, братья, возможно, стали бы со временем типичными британцами вне Британии, но обстановка в Южной Африке накалялась. В 1899 году в Блумфонтейне даже была созвана специальная конференция с участием лидеров Оранжевой республики, Трансвааля и администрации Капской колонии. Встреча эта, к сожалению, к разрядке не привела. Напряжение нарастало, и в итоге Трансвааль и Оранжевая объявили войну Британской империи после того, как она отказалась отвести войска от границ обеих республик. К счастью, к этому времени Мэйбл с детьми в Блумфонтейне уже не было: она, наконец, уехала и никогда об этом не жалела.

Буры яростно защищали свою страну. Читатели старшего поколения помнят, наверное, давнюю, облетевшую весь мир песню: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…» Дальше там пелось: «Под деревом развесистым задумчив бур сидел», и следовал извечный вопрос: «О чем задумался, детина, о чем горюешь, седина?» Слова и жалостливые, и сочувственные. Седому буру было о чем задуматься. Из девяти сыновей троих уже нет в живых, остальные сражаются. Младшему только-только стукнуло 13 лет, а и он уже просит: «Отец, отец, возьми меня с собой на войну». Что с этим делать?

«Я выслушал его слова, обнял, поцеловал, и в тот же день, и в тот же час на поле брани взял. Однажды при сражении отбит был наш обоз, малютка на позицию патроны ползком принес. И он в пороховом дыму дошел до наших рот, но в спину выстрелил ему предатель-готтентот…»

Ах, Трансвааль, Трансвааль…

«За кривду Бог накажет вас, за правду наградит».

Но что есть правда? И что считать кривдой? Знаменитый писатель Артур Конан Дойл (1859–1930), побывавший на бурской войне, писал: «То были годы успеха и процветания (в Англии. — Г. П., С. С.). Но тень Южной Африки уже надвинулась, и прежде, чем она нас миновала, судьба определила, что мое личное благополучие, так же как и благополучие многих других, будет с ней связано. Я глубоко уважал буров, и меня несколько страшили их воинское искусство, их неприступные позиции, их стойкое тевтонское упорство. Я предвидел, что они окажутся наиопаснейшим противником, и с ужасом наблюдал за ходом событий, которые со времен неудачного рейда Джеймсона (1895–1896 годы. — Г. П., С. С.) неотвратимо вели нас к новой войне. Когда она, наконец, вправду началась, мы испытали чуть ли не облегчение, потому что смогли ясно увидеть масштаб нашей задачи. Но в то время лишь немногие это понимали. Накануне войны я председательствовал на обеде в честь лорда Вулзли в Клубе писателей, где он объявил, что в Африку мы могли бы послать две дивизии. На другой день все газеты гудели как о возможности собрать такие силы, так и о необходимости их отправки. Что бы они подумали, если бы тогда им сказали, что жизнь четверти миллиона людей, большей частью кавалеристов, — вот что будет ценой победы?! Первые успехи буров совсем не удивили тех, кто хоть немного знал историю Южной Африки. Они ясно показали каждому в Англии, что за здравие империи следует поднимать не бокал, а ружье» [14] Дойл А. К. Жизнь, полная приключений. М., 2001. С. 141–142. .

Война действительно велась ожесточенная.

Со слов Конан Дойла мы отчетливо видим родину Толкина:

«Странное, дикое это было место — вельд с обширными зелеными равнинами и характерными плосковерхими холмами-реликтами некоего необычайного геологического процесса. Пастбища здесь бедны — на одну овцу необходимо не меньше двух акров земли, поэтому население живет неплотно. Там и сям разбросаны маленькие белые фермы, у каждой — эвкалиптовая роща и запруда».

И далее: «Наша армия продвигалась к Блумфонтейну. Несчастные артиллерийские лошади все еще лежали грудами там, где их пристрелили, и все пространство усеяно было всевозможным хламом — брошенными портянками, бактериологическими повязками, ранцами-рюкзаками, разбитыми касками. Было там множество принадлежавшей бурам плотной бумаги для патронных гильз с надписью „Разрывные пули. Изготовлено для нужд Британского правительства. Лондон“. Что все это значило и как сюда попало, не могу себе представить…» [15] Там же. С. 153.

Все же в 1902 году в Ферейнихинге был подписан договор, согласно которому Оранжевое свободное государство вошло в Британскую империю как Колония Оранжевой реки, — правда, Британия обещала в будущем предоставить ей самоуправление, сохранить преподавание в школах родного языка африкаанс и оставить некоторые другие привилегии.

Но это все было позже.

А пока, в 1894 году, на семейном совете в Блумфонтейне было решено, что часто болевшая Мэйбл с детьми все же вернется домой — в Англию. Палящее африканское солнце оказалось чересчур вредным для здоровья детей и ее собственного. Артур собирался вернуться немного погодя, когда приведет в порядок свои текущие банковские дела. Много лет позднее Толкин в письме сыну отмечал, что жены британских служащих в те времена быстро начинали ненавидеть Южную Африку, — не в последнюю очередь за то, что мужчинам она нравилась и они нередко склонялись к мысли, что там можно остаться.

В апреле 1895 года Мэйбл с детьми прибыла на пароходе в Бирмингем. На первое время устроились в тихой деревушке Кингз-Хит неподалеку от города. Там жил дед Толкина (отец Мэйбл) Джон Саффилд, веселый, но несколько докучливый человек. Он «носил длинную бороду и выглядел очень старым, — писал в своей книге Хэмфри Карпентер. — Ему стукнуло шестьдесят три, и он клялся, что доживет до ста. Большой весельчак, он, похоже, вовсе не возражал против того, чтобы зарабатывать себе на жизнь трудом коммивояжера, несмотря на то, что когда-то владел собственным магазином тканей в центре города. Иногда он брал листок бумаги и ручку со специальным тоненьким перышком, обводил кружком шестипенсовую монету и мельчайшим каллиграфическим почерком вписывал в этот кружок весь текст Отче наш. Его предки были граверами — видимо, от них Джон Саффилд и унаследовал это искусство; он с гордостью рассказывал про то, как король Вильгельм IV даровал их семейству собственный герб за тонкую работу, выполненную по его заказу, и про свое дальнее родство с лордом Саффилдом (последнее — неправда)» [16] Карпентер Х. Указ. соч. С. 29. .