Виталий Шенталинский - Марина, Ариадна, Сергей

Я ничего не скрываю… Я не могу говорить… повторяет Эфрон.

Вы на всем протяжении очной ставки путаете и провоцируете следствие. Вы же сегодня признали себя виновным. В каком случае вам можно верить?

И в том, и в другом. Пусть меня изобличают…

Сережа, говорит на прощанье Литауэр, еще раз советую во всем признаться. Я говорю это тебе как друг…

Можно представить себе досаду и злость Кузьминова со Шкуриным какой промах! Почти добились своего, почти доломали, так потрудились и все зря. Почти попалась птичка и выпорхнула.

Видимо, этот поединок опять подкосил Эфрона, уложил на больничную койку в следствии его наступил перерыв на целых полтора месяца.

Однако и на последовавших в феврале и марте допросах он стоял на своем, не уступал позиции. Отрицая все обвинения и против себя, и против его друзей, напоминал о своих заслугах перед советской властью:

Я антисоветской деятельностью не занимался, а был сотрудником НКВД, работал под контролем соответствующих лиц, руководивших секретной работой за границей…

Характер вашей конспиративной работы с советскими учреждениями нас меньше всего интересует, откровенно заявляет ему следователь. Будучи сотрудником НКВД, вы в то же время являлись шпионом иностранных разведок.

Это неправда. Прошу прервать допрос, я плохо себ чувствую…

Подпись его все более искажается, становится похожа на каракули. Допрос часто прерывается видимо, он уже физически не выдерживает этой пытки, превращающей его в безжизненное тело. Тем не менее через несколько дней новый допрос, и все повторяется со всевозможными вариациями:

Вы лжете и будете изобличены в этом!

Все равно. Пусть изобличают…

Почему вы скрываете связь с иностранными разведками?

Я не скрываю, а отрицаю это.

Думаете, вам удастся уйти от ответственности?

Я принимаю ответственность за всю мою прошлую жизнь, но не могу принять на себя ответственность за то, чего не было…

Он не только отрицает обвинения против себя ни разу не уступил нажиму следствия и не дал обвинительных показаний против своих товарищей. А когда речь зашла о его дочери, попросил очную ставку с ней. Но возможности увидеть Ариадну и что–нибудь узнать о ней Эфрону не дали: вдруг это вдохнет в них новые силы?

Маленькая, но характерная деталь: следователь (на сей раз это был приставленный к Ариадне Иванов), упрекая Эфрона во лжи, всюду в протоколе пишет это слово «лож» без мягкого знака, такие вот грамотеи служили на Лубянке!

В апреле Эфрона опять переводят в Лефортовскую тюрьму и там бросают на него свежие силы лейтенанта Н. В. Копылова, который тоже не щадит своего подследственного: один из его допросов продолжался без перерыва тринадцать часов! И снова не все оформлялось протоколами: в справке Лефортов ской тюрьмы указано не меньше десятка допросов, о которых в деле Эфрона не осталось никакого следа.

Теперь требуют показаний о тех эмигрантах, которых Эфрон завербовал дл работы в советской разведке, это, в основном, члены Союза возвращения и Французской компартии. Среди них, на переднем плане, те, кто принимал участие в деле Рейсса.

Тут ему действительно было что рассказать.

Вот только несколько характеристик:

«…Смиренский Дмитрий Михайлович сын священника, работал под моим руководством… В 1939 г. приехал в Советский Союз, в результате того что был провален делом Рейсса. Французские и швейцарские власти привлекали Смиренского в связи с убийством Рейсса к уголовной ответственности и посадили в тюрьму, в которой он просидел около года, после чего из–под стражи был освобожден и выслан из Швейцарии… Он принимал участие в предварительной подготовке дела Рейсса, в самом акте Смиренский участия не принимал… Мне это известно от ряда лиц, которые были прямо или косвенно замешаны в это дело, от Клепининых и Кондратьева…»

«А. Чистоганов выполнял работу по внешнему наблюдению за Седовым (сын Троцкого), но провалился и был замечен им. Седов обратился к французской полиции, которая задержала его, допросила и отпустила. Ввиду того что Чистоганов обнаружил за собой жесткое наблюдение французской полиции, то с ним на время была прекращена всякая связь. Через год Чистоганов снова начал выполнять отдельные поручения по выяснению каких–то адресатов…»

«Де — Судьяр… Я сообщил о состоявшемся моем знакомстве с Де — Судьяр своему руководству, которое предложило постепенно обрабатывать его в советском духе. После неоднократных встреч с Де — Судьяром я его и привлек для секретной работы с НКВД, на которую он пошел очень охотно… Де — Судьяр вербовался как француз, носивший аристократическую фамилию, политичес ки не скомпрометированный, занимавший ответственное место в коммерческом предприятии. Предполагалось получить через него информацию о фашистской организации «Железный крест», связанной с русскими белогвардейскими группами…»

Всего Эфрон называет около тридцати человек, которых он привлек с 1932 по 1937 год в Париже к секретной работе для НКВД. Среди них есть те, сотрудничество которых с Лубянкой уже несомненно, степень «причастности» других неясна и требует еще доказательств.

Называет Эфрон и представителей советской разведки Жданова, Смирнова, Азарьяна и Кислова, последний непосредственно руководил работой Эфрона…

Картина впечатляющая! Париж в это время буквально кишел советскими агентами. И каким умелым ловцом человеков оказался Сергей Эфрон, сколько пользы принес НКВД, и делал это искренне, убежденно, не за страх, а за совесть! Именно ему и было поручено заместителем начальника Иностранного отдела НКВД Сергеем Михайловичем Шпигельглассом руководство группой, готовившей устранение Рейсса. Об этом есть свидетельство в письме Ариадны в прокуратуру 28 июня 1955 года. Она предлагает допросить старую знакомую Эфрона Елизавету Хенкину, которая «хорошо помнит, как и кем проводилось задание, данное Шпигельглассом группе, руководимой моим отцом, как и по чьей вине произошел провал этого дела…».

На допросах Копылов, долбя как попугай, все пытался выжать из своего подследственного какой–нибудь компромат на названных лиц, однако и на сей раз всякую антисоветскую или шпионско–враждебную деятельность их Эфрон отрицал:

Я говорю правду. Я могу ошибиться в ответе, потому что память мне может изменить, но сознательной неправды я не говорил и говорить не буду.

Конечно же, на Лубянке прекрасно знали, кто такой Эфрон на самом деле. В досье есть справка о его секретной работе:

«В 1931 г. Эфрон был завербован органами НКВД, работал по освещению евразийцев, белоэмиграции, по заданию органов вступил в русскую масонскую ложу «Гамаюн». В течение ряда лет Эфрон использовался как групповод и активный наводчик–вербовщик, при его участии органами НКВД был завербован ряд белоэмигрантов, по заданию органов провел большую работу по вербовке и отправке в Испанию добровольцев из числа бывших белых. В начале гражданской войны в