Сергей Щепотьев - Диккенс и Теккерей

Именно в любви Хэдстоуна раскрывается мазохистическая природа чувств автора: «Состояние этого человека было убийственным, и он знал это. Более того, он растравлял его с тем извращённым удовольствием (курсив мой — С.Щ.), с каким иной больной бередит рану на своем теле».

Омут мрачной страсти, губительные глубины любви-наваждения разверзаются в бесконечных монологах Хэдстоуна: «Меня влечет к вам. Если бы я оказался в тюрьме, за семью замками, вы и тогда бы влекли меня. И я стену бы проломил, чтобы прийти к вам.

Если бы я был прикован к постели, я восстал бы, чтобы приползти и припасть к вашим ногам... Я люблю вас... Это значит, что я нахожусь под воздействием какого-то ужасного влечения, которому я тщетно сопротивлялся, которое владычествует мною. Вы могли бы послать меня в огонь и в воду, на виселицу, на любую из смертей, на всё, чего я только ни старался избежать, на любой позор и бесчестье».

Хэдстоун действительно идёт на преступление ради того, чтобы обладать предметом своей страсти. Но и жертва его покушения, адвокат Райбёрн, испытывает к Лиззи чувства, пожалуй, не менее мучительные. «Вы не знаете, как преследует меня ваш образ, как он обескураживает меня, — говорит ей адвокат. — Не знаете, как бессильна тут проклятая беспечность, которая во всех других случаях жизни навязчиво приходит мне на помощь. Думаю, вы убили её. И порой мне хочется, чтобы вместе с ней вы сразили и меня».

Более того, отголоски сокрушительной любви звучат и в словах сборщика скелетов Винуса о Плезент Райдерхуд: «Я зашёл, чтобы получше познакомиться с ней, и с тех пор стал сам не свой. Даже кости у меня будто размякли от чувства, которое я питаю к ней. Принеси мне кто мои кости, чтобы собрать, я, наверно, не признал бы в них самого себя, до такой степени я раздавлен чувством».

Наконец, прямым текстом характеризует своё собственное состояние Диккенс в словах Райбёрна: «Совершенно невозможно жениться на ней. И столь же невозможно её бросить. Каков кризис!»

Воскрешение из мёртвых — таков выход из этого кризиса. Почти буквальный — для Райбёрна, ставшего жертвой покушения Хэдстоуна. Символический — для имитировавшего собственную гибель Джона Хармона. И, конечно, для самого Диккенса, начавшего — по крайней мере, так ему казалось — жизнь заново после развода с Кэт.

Как всегда, Диккенс вознаграждает добро и карает зло. Даже маленькая Дженни Рен обретает не вымышленного ею, но реального друга и спутника в лице Хлюпа, помощника прачки Бетти. А шантажист Сайлас Вегг — «этот шедевр, написанный в прежней манере и со всей былой мощью» (Х. Пирсон) — кончает свой романный путь в бочке с нечистотами. Но, переженив Хармона и Беллу, Лиззи и Райбёрна, писатель не успокаивается. Ему явно хочется расправиться со столь досаждавшим ему в этот период общественным мнением. Глава последняя так и называется: «Глас общества». Светская львица леди Типпинз затевает на приёме у Винирингов общественный суд над Райберном. «Свет» мусолит его «мезальянс», а Мортимер Лайтвуд, друг и компаньон Юджина, урезонивает сплетников: «Вопрос надо ставить так: хорошо или дурно поступил человек, женившись на бесстрашной девушке (о красоте которой говорить излишне), которая спасла ему жизнь, на девушке, ничем не запятнанной, обладающей редкими душевными качествами, которой он всегда восхищался и которая всем сердцем любила его?»

Спор длится до тех пор, пока завсегдатай светских раутов Твемлоу не подводит желанную автору черту: «Если благородные чувства побудили этого джентльмена жениться на этой леди, такой поступок облагораживает и самого джентльмена, и леди».

«Мортимер, — пишет Диккенс, — провожает Твемлоу до дому, на прощание сердечно жмёт ему руку и возвращается к себе в Темпл в самом лучшем расположении духа».

И читателю ясно, что автор вполне разделяет настроение этого персонажа, тем более, что ещё в начале главы последней позволил себе заглянуть в будущее и поведать нам, что «на следующей неделе Виниринг сложит с себя депутатские полномочия», поскольку «перебрал там, где ему, депутату, надлежало брать». Этот взгляд в будущее подводит черту под социальной темой романа, да и всего творчества писателя, ибо, как писал Х. Пирсон, «Виниринги — лучший образец социальной сатиры Диккенса, которая в наши дни звучит ещё более едко и зло: ведь за последние восемьдесят лет сфера влияния нуворишей непомерно разрослась».

Позволим себе добавить, что сегодня, спустя более сорока лет после написания этих слов английским литературоведом, они, как и едкая сатира на нуворишей в якобы асоциальном романе «Наш общий друг», как нельзя более злободневны и для нашего общества.

Но вернёмся к автору книги. «Воскресший» Диккенс, не обращая внимания на хроническое переутомление, неуёмно работал: писал, читал свои сочинения публике, издавал два журнала. Не оставлял занятий Гильдией литературы и искусства, организованной им с Булвер-Литтоном для поддержки неимущих писателей и художников. «Умереть лучше действуя», — говорил он. Так и случилось. Смерть застала его за работой над романом «Тайна Эдвина Друда», который так и остался незавершённым. Это произошло ровно через пять лет после вышеупомянутой железнодорожной катастрофы, 9 июня 1870 г., когда Диккенсу было всего 58 лет.

О нём много сказано, много написано. Его считают и гением, и наивным мечтателем, и реалистом, и сатириком, и одним из основателей детективного жанра литературы. Он жил страстями: любил и ненавидел, был добр и обличал зло. И писал, как жил, как чувствовал. Его книги учат искренности, честности, добру и вере в превосходство благородства над злобой и коварством, щедрости над жадностью и скупостью. И книги его вечны, как вечен спор добра со злом, любви с ненавистью, великодушия с низостью и гнусностью.

«Теккерей обладает двумя великими свойствами, которые бальзамируют репутацию — правдой и стилем», — писал один из самых уважаемых критиков — современников писателя Джордж Генри Льюис (1817—1878).

Будущий писатель родился в 1811 г. в Индии, в Калькутте, в семье чиновника Ост-Индской компании. Шести лет Уильям потерял отца и был отправлен в Англию, где жил то у бабушки, то у тётки, тоскуя по матери, с которой всю жизнь сохранял самые тёплые отношения. Поэтому нельзя сказать, что, в отличие от Диккенса, отрочество его было безоблачным. Правда, нужды молодой человек не знал. Он учился в школе, затем некоторое время в Кембридже; изучал живопись и путешествовал. В Германии Уильям был представлен великому Гёте. «Я в жизни своей не видел ничего светлее, величественнее и здоровее грандиозного старика Гете», — писал позже Теккерей.