Сергей Щепотьев - Диккенс и Теккерей

Жизнь Томаса Ньюкома заканчивается в богадельне школы Серых Монахов, где некогда он учился, — так здесь, как и в «Истории Пенденниса», называет писатель закрытую школу «Чартерхауз». Символическое возвращение героя на круги своя заставляет вспомнить слова, сказанные автором в начале книги: «Как бы много ни добился в жизни человек, как бы ни был он неудачлив, сколько бы лет он ни прожил среди недугов, тягот, славы или разочарований — рассвет жизни ярко сияет для него, ранние печали и радости остаются для него навсегда самыми дорогими». Потому жизнь в богадельне кажется этому человеку райским благоденствием. Потому на зов Всевышнего отвечает он, как отвечал на перекличке и в отрочестве, и вернувшись в стены школы жалким нахлебником. [20] Эти мысли, как и сцены юбилея школы Серых Монахов, были навеяны Теккерею ежегодным банкетом в «Чартерхауз», на котором он присутствовал 12 декабря 1854 г. Покидая обеденный стол, он сказал соседу: «Я всё это вставлю в свою книгу». Банкет в школе Серых Монахов описан в главе 75.

С поразительной силой достоверности передал Теккерей на примере своего героя все печальные этапы старения, старости, дряхлости человека, как и безжалостную мудрость его конца...

Полковнику Ньюкому присуща свойственная самому Теккерею естественная любовь ко всем детям. Он щедро платит добром за добро, которым одаряют люди его обожаемого сына Клайва.

История Клайва во многом автобиографична, хоть автор, опять-таки, не растворяется полностью в своём герое. Как и Теккерей, Клайв родился в Индии, а после был отправлен в Англию, где учился в школе Серых Монахов. Как и для Теккерея, для его героя «годы обучения живописи дома и за границей были лучшими во всей жизни». И так же, как у его создателя, школьные тетради Клайва испещрены карикатурами на учителей и соучеников.

Трудно согласиться с советским комментатором романа Г. Шейнманом, полагавшим, что автор исподволь даёт читателю убедиться в «незначительности, бесхарактерности, безликости» Клайва. Всё, что мы читаем о молодом герое, говорит об обратном.

А. Дружинин писал, что в Клайве «больше доброты, рыцарства», чем в героях Смоллетта, но, как и они, он смел и добр. Его друг Пенденнис сообщает читателю: «Клайв испытывал нежное восхищение перед добротой отца».

Когда Барнс позволяет себе наглые насмешки над полковником, юноша запускает кузену в голову стакан кларета, за что отец делает ему серьёзный выговор. А спустя годы, после ссоры отца с Барнсом, вызывает кичливого кузена на дуэль. И тогда полковник уже, наоборот, гордится сыном. Хотя не знает, что Клайв готов был подставить свою голову под пулю не только из желания защитить его честь, но и из-за несчастной любви...

Решив посвятить себя живописи, Клайв теряет уважение светского общества, его занятие считается недостойным джентльмена. Юноша отказывается порвать с искусством, старается освободиться от пут светских условностей. «Художник, — говорит он, — ничем не хуже адвоката, врача или даже солдата... Разве Рейнолдс не молодец? Разве не славный парень Рубенс? Ведь он был послом и кавалером ордена Бани! Так же, как Вандейк. А Тициан, Рафаэль, Веласкес! Укажите мне джентльменов лучше, чем они!»

Не только окружающие, но и отец не понимает его. Впрочем, много ли вы, читатель, знаете семейств, в которых родители поощряли бы стремление детей избрать творческую профессию? И всё же полковник Ньюком, ожидавший, что сын станет юристом, богословом или военным, не может запретить Клайву посещать студию Гэндиша и пирушки художников и даже «счастлив от мысли, что счастлив сын». Более того, Томас Ньюком говорит родне: «Он пойдёт своим собственным путём: коль скоро его призвание не бесчестно, оно достойно джентльмена. И если бы даже ему взбрело в голову пиликать на скрипке — в самом деле, на скрипке! — я не стал бы возражать».

Полковник, полагавший, что в обществе литераторов следует побольше говорить о литературе, на деле вести такой разговор не способен, тем более — с молодёжью, взгляды которой шокируют человека старых взглядов. Ещё менее он смыслит в живописи. А потому ощущает себя среди художников «как в потёмках». Новое окружение Клайва отдаляет его от отца: «он стремился присоединиться к их обществу, но компания стихала, как только он входил».

«Общество старых товарищей, — рассуждает автор, — будет весело смеяться в своём кругу, но появление одного-единственного юноши прервёт их беседу... Так и молодёжь имеет право молчать в присутствии старших».

Молоды вы, читатель, или вступили в солидный, а то и преклонный, возраст — вы, несомненно, оцените несколько печальную справедливость этих слов...

Иные литературоведы уверяют нас, будто в «Ньюкомах» нарисованы лишь представители аристократии и буржуазии. Но вот Джей Джей Ридли: он сын дворецкого и экономки, болезненный и горбатый юноша, которого в семье считают «почти идиотом». Родители отдают юношу в учение портному, а его, как и Клайва, влечёт живопись. Постоялица Ридли, бывшая гувернантка мисс Кэнн, доказывает родителям Джей Джея:

«Говорю вам, этот мальчик гений!». Джей Джей учится вместе с Клайвом в студии Гэндиша и в дальнейшем даже более прилежен, чем Клайв, его кумир. Он преуспевает в своём труде, тогда как разбогатевший на время за счёт процветания Бунделкундского банка Клайв работает всё меньше, хотя полагает, что даже славы Караваджо [21] Караваджо Микеланджело (1569—1609) — итальянский живописец, повлиявший на европейское искусство пристальным вниманием к натуре. ему было бы недостаточно.

Клайв в тесной дружбе с Джей Джеем: он свободно общается с интересными ему людьми из разных слоёв общества. Полковник же «говорит с сыном дворецкого, как с рядовым: добродушно, но не фамильярно». И не одобряет посещений Джей Джеем своего дома по приглашению Клайва. А Джей Джей покупает на выставке картины Клайва, чтобы поддержать друга после разорения его семьи, так же, как Пенденнис скупает кое-какие из идущих с молотка вещей полковника.

Мир искусства, влекущий Клайва и Джей Джея, доказывает Теккерей, куда ярче, глубже, насыщеннее, чем карусель аристократической и буржуазной «ярмарки тщеславия», где вращается пёстрая толпа банкиров и мотов, бретёров и сориентированных на мнение «миссис Гранди» [22] Некая миссис Гранди часто упоминается в одной из пьес английского драматурга Т. Мортона (1764—1838) как бдительный страж благопристойного поведения в светском обществе. Это имя стало в Англии нарицательным. А. Грибоедов трансформировал его как понятие в «княгиню Марью Алексевну». светских сплетниц, где царят лицемерие, зависть, корыстолюбие, где происходит циничное торжище невест.