Игорь Гарин - Ницше

Говоря о «смеси возвышенного, больного и детского», Ницше вполне мог (подсознательно!) самоотождествляться с экзотическим русским вестником, у которого болезнь тоже стала «инструментом познания», открывшим величие и бездны жизни (абсурд существования — на языке Киркегора). Достоевский интересовал Ницше как истолкователь Христа, и идея Христа-идиота явно подсказана Ницше Достоевским, так же, как Заратустра — Великим Инквизитором.

Параллельность текстов Ницше и Достоевского позволяет говорить об инвариантности, конгениальности,

Ф. М. Достоевский:

…Я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних.

Ф. Ницше:

Вы жметесь к ближнему, и для этого у вас есть прекрасные слова. Но я говорю вам: ваша любовь к ближнему есть ваша дурная любовь к самим себе… Выше любви к ближнему стоит любовь к дальнему и будущему.

Ф. М. Достоевский:

Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет все равно, жить или не жить, тот будет новый человек.

Ф. Ницше:

Человек есть нечто, что должно превзойти… Свободен к смерти и свободен в смерти…

Ф. М. Достоевский:

…Новому человеку позволительно стать человекобогом… и уж, конечно, в новом чине, с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится. Для Бога не существует закона!

Ф. Ницше:

Ну что ж! вперед! высшие люди! Только теперь гора человеческого будущего мечется в родовых муках. Бог умер: теперь хотим мы, чтобы жил сверхчеловек!

Ф. М. Достоевский:

…Как будто вдруг ощущаете всю природу и вдруг говорите: да, это правда!

Ф. Ницше:

Перед ним открывается край, где в радостных аккордах дивно замирает диссонанс, и тонет страшная картина мира.

Ф. М. Достоевский:

Что такое живая жизнь, я не знаю. Знаю только, что это должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, чтобы оно было так просто и естественно, проходя мимо вот уже многие тысячи лет, не замечая и не узнавая.

Ф. Ницше:

Новой воле учу я людей: желать того пути, которым слепо шел человек: и назвать его хорошим , и больше не красться от него в сторону, подобно больным и умирающим!

Написаны тома и тома относительно того, что, произнося близкие слова, Достоевский и Ницше идейно несовместимы, антитетичны, антиподичны: «в то время как Достоевского ужасают его предвидения, Ницше они, наоборот, приводят в экстаз»; «Ницше идентифицируется со своим проектом, а Достоевский свой осуждает» и т. п. И сам Ницше считал Достоевского зорким художником, которому не хватало силы объявить изображаемую им правду вечной, объявить движителем жизни, а затем преодолеть — новой моралью и новым человеком. Достоевский впадал в болезненное, не имеющее выхода блуждание мысли современного человека и в этом уподобился своим героям. Ницше внушали отвращение folie circulaire, покаяния и искупления. «Преступники Достоевского были лучше него, так как обладали самоуважением». Вот почему нет ничего более противного сверхчеловеку, чем человекобог Достоевского. Первый — воля к жизни, жизненность, побеждающая саму смерть; второй — мертвенность, разрушение, смертельный исход.

И все же, мне представляется, все сказанное — только видные планы, выходящие на поверхность. Конечно, с рационалистической точки зрения Ницше и Достоевский — антиподы, а с глубинной, бессознательной, психоаналитической?.. В «Многоликом Достоевском» многое сказано о героях-проекциях души. Не буду повторяться…

Ницше и Достоевский — экзистенциальные мыслители, прямо противоположным образом преодолевающие отчаяние, но одинаково реабилитирующие человеческие качества и порывы. Оба — безбоязненные искатели смысла жизни, не страшащиеся осуждения снобов. Их многое разделяет, но по зоркости они не уступают друг другу.

Достоевский всеми своими героями-богочеловеками с неотразимой художественной убедительностью показал, что «человеческое, слишком человеческое» в человеке неустранимо…

Не было непреодолимой пропасти, разделяющей двух великих скитальцев [37] С. Цвейг обратил внимание на тот факт, что скитания Достоевского по Европе происходили почти в те же годы и в том же убожестве, что и Ницше. , русского писателя и немецкого философа, — НЕ БЫЛО! То, что Достоевский глубоко скрывал, Ницше бесстрашно выставлял на всеобщее обозрение! Достоевскому требовались подпольные люди, чтобы выговаривать правду жизни, Ницше пользовался прямой речью — вот вся разница. Никто лучше самого Ницше не высказал этого в предельно сжатом определении, данном философом автору «Бесов»: «глубочайший человек».

Ницше осознавал непоследовательность Достоевского, несовместимость вскрываемой им правды жизни с сюсюканьем, подполья — с ханжеством «моральки», но, тем не менее, понимал, что именно Достоевский — его предтеча, именно Достоевский начал говорить то, что договорил он, Ницше.

Достоевский — это единственный психолог, у которого я мог кой-чему научиться; знакомство с ним я причисляю к прекраснейшим удачам моей жизни.

Он принадлежит к прекраснейшим счастливым случаям моей жизни, даже в большей степени, чем открытие Стендаля… Этот глубочайший человек, который был десятки раз прав, презирая поверхностность немцев, воспринял совершенно иначе, чем ожидал он сам, сибирских каторжников, среди которых он долго жил, сплошь тяжких преступников, для которых не было больше никакого возврата в общество, — (убедившись), что они как бы вырезаны из лучшего, прочнейшего и ценнейшего дерева, которое вообще вырастало на русской земле.

Чтение Достоевского придало смелости Ницше, так что самые эпатажные мысли Ницше — результат «достоевских» штудий. Достоевский утвердил Ницше в том, что присутствие жестокости в мире тождественно изначальности зла. Если хотите, философия Ивана Карамазова, отражающая один из ликов Достоевского, аутентична философии Ницше.

Я категорически не согласен с характеристикой Достоевского и Ницше как выразителей кризисной культуры. Подполье — не кризис, а правда жизни, норма, спрятанная человеком от самого себя. Достоевский и Ницше и выражали то, что пытались спрятать их предшественники, именно поэтому и стали Достоевским и Ницше! Оба — «жестокие таланты»…

Шестов и Томас Манн, не сговариваясь, называли их «братьями-близнецами», «братьями по духу». Те же главные темы и проблемы — богооставленность, вседозволенность, «высшие» и «низшие», воля к власти, преступность, бесовство, масса, революция, христианство, личность Иисуса Христа. Для обоих творить — мыслить новые миры. (Камю, например, считал Достоевского и Ницше провозвестниками абсурдного мира или мира абсурда.)