Энди Мерифилд - Магический Марксизм [Субверсивная Политика и воображение] [litres]

Если ты заглянешь в последнюю главу моего «18-го брюмера», ты увидишь, что следующей попыткой французской революции я объявляю: не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее, и именно таково предварительное условие всякой действительной народной революции на континенте. Как раз в этом и состоит попытка наших геройских парижских товарищей [149].

Ленин делает аналогичный вывод: в словах «“сломать бюрократически-военную государственную машину” заключается, кратко выраженный, главный урок марксизма по вопросу о задачах пролетариата в революции по отношению к государству». И все же, несмотря на величественные научные усилия Маркса и Ленина, ни одно социальное движение не сможет добиться такого сегодня. Коммунары показали это на собственных ошибках; они стремились к этому, как говорит Ленин, но не достигли цели. Может быть, Ленин хотел слишком многого – или слишком малого – от пролетарской революции? Потому что «слом» не кажется сегодня верным методом: это слишком сложно на практике и слишком просто на словах. То, что делают сапатисты в Чьяпасе, предстает как другая возможная парадигма управления. Они не столько ломают мексиканское государство, сколько делают прореху в нем, подкапываются ( subvert ) под него, изымают себя из «официальной» сферы государства и тем самым ослабляют контроль государства над гражданским обществом, ослабляют его политические и бюрократические путы.

Плюсы и минусы здесь одинаково очевидны. С одной стороны, сапатисты замыслили и совершили Большой Побег из неолиберальной системы, создав попутно свой освободительный проект; с другой – их территории уязвимы для атак извне, окружены со всех сторон. Это прореха, и как все прорехи – это зона неустойчивости , узкая тропа перманентной субверсии. Зона неустойчивости является областью, где государственный контроль ослаблен или сведен к минимуму. Это освобожденный автономный ареал, в котором могут возникнуть новые коммуны, в котором может возникнуть пространство возможного (другой возможный мир). Но одновременно это зона, которую нужно так или иначе расширять, раздвигать, становясь сильнее по всем направлениям, а в ее основании – более устойчивыми в своем самоутверждении. Всем возникающим зонам неустойчивости нужно дать новое имя – зона реально проживаемого , царство нашего бытия-в-возможности. А если наше путешествие будет достаточно далеким, так расширить эту зону во всех направлениях, чтобы ее можно было бы назвать «волшебной страной где-то там ».

Как социальные движения могут развиваться и объединять силы с другими движениями по всему миру, как они могут координироваться друг с другом, оставаясь при этом верными самим себе и честными со своими рядовыми членами, – вот самая главная проблема левой политики сегодня. Почему движение, борющееся, скажем, в Бразилии за право на жилище, должны волновать аналогичные проблемы в Европе или деятельность групп, действующих под лозунгом «права на город» в Нью-Йорке и борющихся за оккупацию пустующих вследствие кризиса на рынке недвижимости помещений? Почему муниципалитеты, находящиеся под контролем коммунистов в Италии или Франции, должны интересоваться коммунизмом сапатистов в Мексике? Существует очевидный ответ: они могут учиться друг у друга, исследовать, что в их деятельности является общим и универсальным, а что – контекстуальным и частным. Они могут вступать в диалог, обмениваться идеями, делиться опытом, исследовать, какие методы где работают, а где не работают. Иногда они могут вместе искать финансирование, иногда обмениваться ресурсами и активистами. В любое время могут морально поддерживать, вдохновлять, черпать убежденность, что не находятся в одиночестве, что переживаемое одними переживают и другие, и что их опыт может кого-то вдохновлять. Обмены между различными группами могут быть виртуальными, эмоциональными, материальными – и в идеологическом, и в практическом смысле. Слова перемещаются по миру неисповедимыми путями, посредством загадочных механизмов, через неуловимые и непрямые формы солидарности, почти незаметно ведущие к изменениям, сдвигающие положение с мертвой точки. Именно так союзы и строятся, хотя, конечно, здесь нет однозначных правил, нет формулы легкого успеха.

На волне событий в Сиэтле и как радикальная альтернатива ежегодной встрече буржуазной элиты – Всемирному экономическому форуму в Давосе в 2001 году прошел Всемирный социальный форум (ВСФ). Это было на юге Бразилии, в городе Порту-Алегри, тогда находившимся под контролем прогрессивной Партии трудящихся (ПТ). С самого начала ВСФ был потенциально революционным проектом, замысленным, чтобы свести воедино людей, организации и движения из разных регионов планеты, создать пространство диалога и дискуссии, споров и анализа, пространство для того, чтобы разделить радости и печали, найти новых друзей и встретить старых товарищей. Локальные группы могли вступить в коммуникацию с такими же группами действительно со всего мира и вдохновить друг друга на глобальные проекты. Инициированный бразильской Партией трудящихся (которой руководил Лула, убедительно выигравший президентские выборы в октябре 2002 года), европейской Ассоциацией граждан за налогообложение финансовых операций (ATTAC) и редакцией ежемесячника «Le Monde diplomatique», первый ВСФ собрал 12 000 участников; в последовавшие годы их число возросло до 150 000. В 2004 году ВСФ прошел в Мумбаи, и его участниками стали 60 000 человек; в 2007-м событие аналогичного масштаба произошло в Найроби; и в 2009-м ВСФ вернулся в Бразилию, пройдя в Белене, столице Амазонии. В 2010 году юбилейный десятый ВСФ опять принял Порту-Алегри, собрав представителей низовых инициатив в разгар кризиса неолиберализма; этот форум проходил в те же дни, когда посреди снегов Давоса собрались 240 банковских воротил, чтобы придумать, как спасти финансовую систему.

Маркс, как помнится, часто говорил, что в капиталистических кризисах есть что-то «удивительно показательное». Во-первых, «вместо того чтобы исследовать, в чем состоят те антагонистические элементы, которые разражаются катастрофой, апологеты удовлетворяются тем, что отрицают самую катастрофу и вопреки ее закономерной периодичности упрямо утверждают, что если бы производство направлялось по учебникам, то дело никогда не доходило бы до кризиса» [150]. Во-вторых, кризис является не только моментом разрыва, но и моментом, когда возможно нечто новое, возможен пролом, идущий снизу. Так что начавшийся и закончившийся встречей в Порту-Алегри десятилетний цикл ВСФ пришелся на время возможных изменений, на потенциально витальный исторический момент.