Айн Рэнд - Философия: Кому она нужна? [litres]

Когда отец Хелен хвалит Энн за то, что та научила девочку элементарной дисциплине, Энн, расстроенная, отвечает: «…Просто слушаться, без всякого понимания, – это тоже слепота».

Решительность Энн ведет ее через борьбу настолько героическую, насколько это вообще можно отразить на сцене. Она вынуждена бороться с сомнениями и желанием сдаться родителей Хелен; она вынуждена бороться с их любовью и жалостью к своему ребенку, их обвинениями в том, что она слишком жестоко обращается со своей подопечной; она вынуждена бороться с упрямством Хелен и ее страхом, перерастающим в ненависть к учителю; она вынуждена бороться с собственными сомнениями и периодами отчаяния, когда размышляет, возможно ли достичь поставленной перед собой цели: она не знает, что делать с разочарованиями, сменяющими друг друга, не знает, можно ли достучаться и разбудить скованный человеческий разум, ведь раньше никто ничего подобного не делал. Ее единственное оружие – идти вперед, час за часом, день за днем, постоянно заставляя руки Хелен трогать предметы (чтобы овладеть чувственными данными) и снова и снова «произнося» на ее ладони «Т-О-Р-Т»… «М-О-Л-О-К-О»… «В-О-Д-А», без всякого результата.

Старший брат Хелен, Джеймс, скептически настроен по отношению к стараниям Энн, замечая, что сестра просто не хочет учиться, что, возможно, есть такое состояние, как «глупость сердца. Нужно принять и отпустить. Рано или поздно мы все сдаемся, не так ли?

Энн: Вы, может, и сдаетесь. В моем же понимании это первородный грех.

Джеймс: Что именно?

Энн: Сдаваться.

Джеймс: Вы не достучитесь до нее. Почему вы просто не можете оставить ее в покое? Пожалейте ее за то, что она такая…

Энн: Я умру, только подумав об этом!»

Сегодня есть много физически здоровых, но интеллектуально искалеченных людей (особенно среди студентов колледжей), нуждающихся в помощи Энн Салливан, которой они могут воспользоваться, полностью усвоив (не прочитав и повторив, а усвоив ) смысл двух утверждений, сделанных молодой учительницей.

Адресовано отцу Хелен: «…Слова могут быть ее глазами для всего, что находится в мире и внутри нее самой, – что она без слов? С ними она может думать, рождать идеи, достигать, и нет такого факта или мысли, которыми бы она не смогла овладеть… и они у нее уже есть… восемнадцать существительных и три глагола могут воспроизвести ее пальцы, и мне нужно лишь время, чтобы хотя бы одно из этих слов смог воспроизвести ее разум! Хотя бы одно, остальные не заставят себя ждать».

Адресовано Хелен, которая ее не слышит: «Я хочу научить тебя одному, Хелен. Все, что внутри тебя, все это ждет своего часа, чтобы вырваться наружу. Все, чего мы достигли за пять тысяч лет, – это слова. Мы вкладываем в слово смысл, и оно оживает. Все, что мы чувствуем, о чем думаем и чем делимся друг с другом, – это все слова. Без них мы словно в темноте, словно в могиле. И я знаю, я знаю , что достаточно всего одного слова, и перед тобой откроется целый мир! Я добьюсь этого во что бы то ни стало!»

(«Слова могут лишь сковывать ваш стиль», – пишут в журнале Look .)

Насколько я знаю, «Сотворившая чудо» – единственная эпистемологическая пьеса из всех когда-либо написанных. Она держит зрителя в нарастающей тревоге не из-за погони или ограбления банка, а из-за вопроса: сможет ли ожить человеческий разум? Кульминация пьесы великолепна: когда после сильного разочарования учительницы, заметившей ухудшение способностей девочки, вода из-под крана льется на Хелен, а Энн уже автоматически «произносит» слово «В-О-Д-А» на ее ладони, внезапно Хелен понимает . Два важнейших момента этой сцены передаются игрой актрис: взгляд на лице Пэтти Дьюк, когда она улавливает значение сигнала на своей ладони, и звук голоса Энн, когда та зовет мать девочки и восклицает: «Она понимает !»

Тихую и благородную глубину этого слова, со всем, что оно включает, доносит и делает возможным, – вот что пытается уничтожить современная философия.

Я надеюсь, вы прочтете эту пьесу и сделаете собственные выводы. Я не знакома с другими работами Уильяма Гибсона; и думаю, что не согласилась бы со многими аспектами его философии (как я не соглашаюсь со многим из философии уже взрослой Хелен Келлер), но именно эта пьеса – неоценимый вклад в основу рациональной эпистемологии.

Я надеюсь, что вы поразмыслите о титанических усилиях Энн Салливан, которые она прикладывала для развития способности ребенка к концептуализации с помощью одного лишь осязания, а затем оцените значение, причину и моральный статус представления о том, что способность человека к концептуализации не нуждается в чувственном опыте.

Я также надеюсь, что вы подумаете о великом интеллектуальном подвиге, совершенном Хелен Келлер, чтобы добиться такого развития своего понятийного кругозора (в том числе высшего образования, для которого в ее время, в конце XIX в., требовалось больше, чем сейчас), а затем осудите обычных людей, которые с легкостью учат свои первые, перцептивные, абстракции и на этом останавливаются, превращая высокие уровни абстракций в хаос, состоящий из плавающих, неопределенных, приблизительных сигналов без референтов, как это делала Хелен Келлер сначала, только, в отличие от нее, у обычных людей нет веского оправдания. Затем проверьте, насколько вы уважаете и как аккуратно вы пользуетесь своей бесценной собственностью – языком.

И, я надеюсь, вы представляете, что было бы, если бы за обучение Хелен взялся садист, а не Энн Салливан. Он «произносил» бы слово «вода» на ладони Хелен, а ее рука без разбора трогала бы воду, камни, цветы и собак; он бы научил ее, что вода сегодня называется «вода», а завтра «молоко»; он попытался бы донести до нее, что нет обязательной связи между названиями и предметами, что сигналы на ее ладони – игра произвольных конвенций и что ей лучше просто повиноваться ему, не пытаясь понять.

Если это представление настолько чудовищно, чтобы долго удерживать его в голове, вспомните, что именно этому учат современные академические философы молодежь, чей разум так же тверд, как пластик, и практически так же беспомощен (на концептуальном уровне), как вначале был беспомощен разум Хелен Келлер.

Одним из самых разрушительных антипонятий в истории нравственной философии является «долг».

Антипонятие – это искусственный, необоснованный и рационально непригодный термин, назначение которого – заменить и уничтожить какое-либо обоснованное понятие. Термин «долг» уничтожает больше одного; это метафизический и психологический убийца: он отрицает все основы рационального взгляда на жизнь и делает их неприменимыми к действиям человека.