Иоганн Вольфганг Гёте - Учение о цвете

Если поэтому спросят, как лучше всего соединить идею и опыт, то я ответил бы: практикой!

Цеховой естествоиспытатель обязан дать отчет, от него требуют, чтобы он умел назвать как растения, так и их отдельные части; если он впадает относительно этого в противоречие с самим собою или с другими, то общим законом будет то, что в состоянии не столько решать, сколько примирять.

Да будет здесь позволено сказать, что как раз это важное, так серьезно рекомендуемое, общеупотребительное, чрезвычайно содействующее прогрессу науки, с поразительной точностью проведенное словесное описание растения во всех его частях, что как раз это столь обстоятельное, но в известном смысле ограниченное занятие мешает иному ботанику добраться до идеи.

Ибо он, чтобы описывать, должен взять орган так, как он дан в настоящую минуту, и, следовательно, принимать и запечатлевать каждое явление как существующее само по себе; поэтому тут, собственно, никогда не возникает вопроса, откуда же произошло различие форм: каждая из них должна ведь рассматриваться как что-то прочно установленное, совершенно отличное от всех остальных, также и от предшествующих и последующих. Благодаря этому все изменчивое становится стационарным, текучее – косным; напротив, быстро бегущее в закономерном изменении рассматривается как ряд скачков, и сама собою изнутри оформленная жизнь – как что-то сложное.

Виктор Кузен [95] Виктор Кузен (1792–1867) – французский философ, историк и политический деятель, создатель доктрин эклектизма и спиритуализма. в третьей лекции текущего года по истории философии превозносит XVIII век особенно потому, что тот при обработке наук пользовался преимущественно анализом, остерегался поспешных синтезов, т. е. гипотез; воздав хвалу почти исключительно этому методу, он замечает, однако, под конец, что и от синтеза не нужно безусловно уклоняться; время от времени нужно вновь осторожно обращаться к нему.

При рассмотрении этого взгляда нам прежде всего пришло на ум, что даже в этом отношении XIX веку еще выпала на долю значительная работа; ибо друзьям и адептам науки нужно обратить самое тщательное внимание на то, как часто упускают испытывать, развертывать, выводить на чистую воду ложные синтезы, т. е. доставшиеся нам по традиции гипотезы, и вновь вводить дух в его древние права – становиться в непосредственные отношения к природе…

Недостаточно применять при наблюдении природы аналитический метод, т. е. выводить из какого-нибудь данного предмета возможно больше деталей и таким путем знакомиться с ними: этот же анализ мы должны применить к наличным синтезам, чтобы испытать, правильно ли, согласно истинному методу, были они получены…

Обратимся к другому общему замечанию: столетие, исключительно отдающееся анализу и как бы пугающееся синтеза, не стоит на правильном пути; ибо только оба вместе, как выдыхание и вдыхание, составляют жизнь науки.

Ложная гипотеза лучше, чем никакой гипотезы; что она ложна, в этом нет беды; но если она закрепляется, становится общепринятой, превращается в своего рода символ веры, в котором никто не смеет сомневаться, которого никто не смеет исследовать, – вот зло, от которого страдают века…

Главное, о чем при исключительном применении анализа, по-видимому, не думают, – это то, что каждый анализ предполагает синтез. Кучу песка нельзя анализировать; но если бы куча состояла из различных частей, положим из песка и золота, то промывание есть анализ, в котором легкое отмывается, а тяжелое остается.

Так, новейшая химия покоится главным образом на разъединении того, что природа соединила; мы упраздняем синтез природы, чтобы познакомиться с ней в раздельных элементах.

Есть ли более высокий синтез, чем живое существо? И сколько приходится нам биться с анатомией, физиологией и психологией, чтобы составить себе хоть приблизительное понятие о том комплексе, который постоянно вновь восстанавливается, на сколько бы частей мы его ни растерзали!

Великая опасность, которой подвергается аналитик, состоит поэтому в том, что он применяет свой метод там, где в основе не лежит синтез. Тогда его труд является настоящей работой Данаид; и мы видим самые печальные примеры этого. Ибо, в сущности, аналитик ведет свое дело собственно для того, чтобы в конце концов опять достигнуть синтеза. Но если у предмета, который он обрабатывает, не лежит в основе никакого синтеза, то он тщетно пытается открыть его. Все наблюдения становятся для него, по мере возрастания их числа, все неудобнее [96] Ср. «Поэзия и Правда», кн. 19: «Кто достаточно отчетливо ощущает в себе синтез, тот, собственно, имеет право анализировать, потому что на внешних деталях он испытывает, оформляет и узаконивает свою внутреннюю цельность». (Примеч. В. Л.) .

Итак, аналитику прежде всего надлежало бы исследовать или, вернее, обратить свое внимание на то, имеет ли он дело с таинственным синтезом, или же то, чем он занимается, есть лишь агрегат, рядоположность, совместность, или как там это ни видоизменяется. Злополучие такого рода обнаруживают те отделы знания, которые не двигаются вперед. В этом смысле можно было бы сделать плодотворные замечания относительно геологии и метеорологии.

О некоторых проблемах в естественных науках нельзя говорить надлежащим образом, не призывая на помощь метафизику, – но не школьную и словесную мудрость, а то, что было, есть и будет до физики, вместе с физикой и после физики.

«Дай мне – где стать».

«Найди – где стать».

«Утверждайся – где стоишь».

Пребывай там, где стоишь, – максима, более необходимая теперь, чем когда бы то ни было, так как, с одной стороны, люди раскалываются на большие партии, а затем и каждый отдельный человек хочет проявить себя согласно индивидуальному усмотрению и способности.