Лев Балашов - Занимательная философия. Учебное пособие [6-е издание, переработанное и дополненное]

«Статья 4. Свобода состоит в возможности делать все, что не вредит другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека имеет лишь те границы, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами. Эти границы могут быть установлены только законом [56] Последняя фраза «Эти границы могут быть установлены только законом» — весьма сомнительного свойства. Получается, что только государство в лице законодателей может устанавливать границы свободы. А как же мораль, моральные установления и совесть человека? Чисто правовой подход к свободе весьма ограничен и даже опасен. Если в деле свободы ориентироваться только на соблюдение законов, то тогда мораль не нужна, совесть не нужна. Всё регулируется законом. Человек в таком случае нивелируется как хозяин жизни, как субъект деятельности и превращается в исправно функционирующую машину. ».

Свободы, любой свободы не бывает без ограничений.Поэтому с самого начала несостоятелен и просто не имеет смысла вопрос о том, ограничивать свободу или не ограничивать. Правильнее ставить вопрос о качестве и количестве ограничений, как они влияют на свободу и в каком отношении они находятся к прямо противоположным действиям — допущениям разного рода. Ведь свобода каждого из нас не только ограничивается в обществе, но и допускается. Иными словами, имеет место не только взаимоограничение свободы, но и ее взаимодопущение.В этом суть правопорядка. И в этом также регулирующая роль государства. Из взаимоограничения свободы вытекают многообразные обязанности человека ; из взаимодопущения свободы вытекают не менее многообразные права человека [57] Ф. Р. Ламенэ точно сказал: «Обязанность без права есть рабство; право без обязанности — анархия». . Гегель, споря с Кантом, выступает против представления о неограниченности свободы (что она может быть неограниченной). Он справедливо полагает, что имеются ограничения, внутренне присущие свободе. Свобода без внутренних ограничений — не свобода, а произвол.

Итак, на самом деленет никакого парадокса свободы. Ведь неограниченной, абсолютной свободы не бывает (своеволие, произвол — не свобода; да и они имеют свои границы). Реальная свобода всегда ограничена и извне, и изнутри (извне: внешней необходимостью, обстоятельствами; изнутри: потребностями и долгом). А то, что в результате свободных выборов к власти может придти тиран-диктатор (как это было в 1933 году в Германии), говорит лишь о том, что свобода сама по себе не дает абсолютных гарантий самозащиты. Свобода всегда заключает в себе риск, в том числе крайний риск уничтожения самой себя [58] «Свобода — острый нож; им можно и зарезаться» — так остро сказала В. И. Новодворская. . Свобода — это возможность, а возможность может содержать в себе и отрицание.

(По поводу же абсолютных гарантий чего-либо можно сказать: их не бывает в принципе!Касается ли это свободы, безопасности, успеха, выигрыша, долгой жизни и т. д.)

Еще один парадокс свободы сформулировал Ж.-П. Сартр: «мы суть свобода, которая выбирает; но мы не выбираем бытие свободными: мы осуждены на свободу…» — С одной стороны, мы сама свобода, а, с другой, «мы не выбираем бытие свободными», «осуждены на свободу». Если слово «осуждены» правильно переведено на русский язык, то из фразы «мы осуждены на свободу» вытекает два взаимоисключающих суждения: «мы осуждены» и, следовательно, несвободны как несвободны все осужденные, т. е. заключенные большей частью, и мы свободны, поскольку свобода дана нам изначально вместе с нашей жизнью (бытием, как говорит Сартр). Этот парадокс такой же артефакт, как и предыдущий. То, что мы не можем что-то выбирать (наше детство, родителей, сам факт нашей жизни и т. д.), говорит не о нашей несвободе, а о том, что внутри самой свободы есть некоторые ограничения, некоторое отсутствие выбора.

Очевидно, что реальная возможность выбора не абсолютна, как нет ничего (чисто) абсолютного вообще. Если свобода не абсолютна, то это вовсе не значит, что она отсутствует, что ее нет. Если не бывает абсолютно здоровых людей, то это не значит, что нет людей практически здоровых.

«Горе от ума» — так называлась знаменитая пьеса А. С. Грибоедова. Еще говорят: «рыба с головы гниет». И в самом деле, ум — главноуправляющий поведением человека; в качестве такового он несет основную долю ответственности за это поведение. И радость от ума, и горе от ума. Наша жизнь зависит от качества и направления наших мыслей. Как мы думаем, так и живем. Лучше думаем — лучше живем.

Что значит лучше думать?

1. Лучше думать — это значит соблюдать баланс между логикой и интуицией.

По возможности мыслить логически, не скачками и озарениями, а анализом и рассуждением.

С другой стороны, развивать интуицию, богатство воображения, полет фантазии.

2. Лучше думать — это значит научиться управлять своими мыслями.

3. Лучше думать — это значит настраивать себя на хорошее и лучшее, быть оптимистом по жизни.

4. Лучше думать — это значит ничего не принимать на веру и не отвергать с порога, в меру сомневаться и в меру верить-доверять.

Д. Карнеги был во многом прав, когда писал:

«Все на свете ищут счастья — и существует один верный способ найти его. Для этого вы должны научиться управлять своими мыслями. Счастье не зависит от внешних условий. Оно зависит от условий внутреннего порядка.

Вы счастливы или несчастны не благодаря тому, что вы имеете, и не в связи с тем, кем являетесь, где находитесь или что делаете; ваше состояние определяется тем, что обо всем этом думаете (курсив мой — Л.Б.). Например, два человека могут находиться в одном и том же месте и заниматься одним и тем же; оба могут иметь примерно одинаковое количество денег и одинаковое положение — и все же один может быть несчастен, а другой — счастлив. Почему? Вследствие различия в их умонастроениях. Я встречал не меньше счастливых лиц среди китайских кули, в поте лица работавших при изнурительной жаре в Китае за семь центов в день, чем встречаю на Парк-авеню в Нью-Йорке.

По утверждению Шекспира, ничто не является хорошим или плохим, — все зависит от того, как мы смотрим на вещи.

Эйб Линкольн однажды заметил, что „большинство людей счастливы настолько, насколько они решили быть счастливыми“. Он был прав. Не так давно я видел наглядную иллюстрацию, подтверждающую справедливость этой истины. Я поднимался по лестнице на станции метро „Лонг-Айленд“ в Нью-Йорке. Прямо передо мной с огромным трудом преодолевали ступени примерно тридцать— сорок мальчиков-калек, опиравшихся на палки и костыли. Одного мальчугана несли на носилках. Меня удивило, что они веселы и смеются, и я сказал об этом сопровождавшему их человеку. „О да, — ответил тот, — когда ребенок сознает, что останется калекой на всю жизнь, он вначале бывает потрясен, а затем, когда это состояние у него проходит, он обычно покоряется своей судьбе и становится счастливее здоровых детей“.