Фридрих Ницше - О власти

Столь же чуждо нашему веку и исчезновение индивидуума, погружение его в некий единый великий тип, желание быть не-личностью, в чем прежде состояло отличие и рвение многих возвышенных людей (среди них и величайших поэтов); или «быть полисом», как в Греции; орден иезуитов, прусский офицерский корпус и чиновничество; или быть учеником и восприемником великого мастера: для всего этого потребны необщественные состояния и отсутствие мелких тщеславий.

784. Индивидуализм есть скромная и не осознанная еще разновидность «воли к власти»; когда отдельному человеку кажется уже достаточным просто вызволиться из-под владычества общества (неважно, чье это владычество – государства или церкви). Он противопоставляет себя даже не как личность, а как отдельный человек; он представляет всех отдельных против всеобщности. Это значит: инстинктивно он ставит себя на одну доску с любым другим отдельным человеком; все, что он отвоевывает, он отвоевывает не для себя как личности, а для себя как всякого отдельного против всеобщности.

Социализм – это всего лишь агитационное средство индивидуализма; он понимает, что для достижения чего-то необходимо организовать из себя всеобщность, некую «силу». Но то, к чему он стремится, не есть сообщество как цель всякого отдельного, а сообщество как средство осуществления многих отдельных – это и есть инстинкт социалистов, в отношении которого они зачастую сами себя обманывают (не говоря уж о том, что они, дабы пробиться, зачастую вынуждены обманывать и других). Альтруистическая моральная проповедь на службе индивидуал-эгоизма: одна из обычнейших подтасовок девятнадцатого столетия.

Анархизм, опять-таки, всего лишь агитационное средство социализма; с его помощью социализм возбуждает страх, начинает завораживать и терроризировать людей страхом: а прежде всего – он оказывается притягательным, пусть хотя бы в мыслях, для людей мужественных, отважных.

Невзирая на все это: индивидуализм есть самая скромная стадия воли к власти.

Едва человек достиг некоторой независимости, он хочет большего: в нем, по мере его сил, проступает обособление: отдельный человек уже не полагает себя без разбору равным всем и каждому, а ищет подобных себе, – он отделяет других от себя. За индивидуализмом следует образование членов и органов: родственные тенденции сопоставляются, пробуют свое могущество, между этими центрами могущества – трения, война, познание взаимных возможностей, выравнивание, сближение, установление обмена достижениями. В итоге: иерархия рангов.

Резюме:

1. Индивидуумы высвобождаются;

2. они вступают в борьбу, договариваются о «равенстве прав» («справедливость» как цель);

3. когда это достигнуто, действительные неравенства сил проявляются с тем большим эффектом (потому что в великом целом царит мир, и многие мелкие количества силы уже составляют различия, такие, которые прежде были почти равны нулю). Теперь отдельные люди организуются в группы; группы же стремятся к завоеванию преимуществ и перевеса. Борьба, в более мягкой форме, разгорается сызнова.

Люди хотят свободы, покуда они не имеют никакой власти. Получив какую-то власть, они хотят сверхвласти, господства; и только не завоевав господства (на это еще сил не хватает), начинают требовать «справедливости», то есть равной власти.

785. Исправление понятия.

Эгоизм. – Постигнув, насколько «индивидуум» есть заблуждение, – ибо на деле всякое отдельное существо есть именно весь процесс по прямой линии (не просто унаследованный, а именно он сам…), – только тогда можно понять, сколь неимоверно большое значение имеет отдельное существо. Инстинкт говорит в нем совершенно правильно. Там, где инстинкт этот ослабевает (то есть там, где индивидуум ищет свою ценность только в служении другим), можно с уверенностью предполагать утомление и вырождение. Альтруизм как умонастроение, если это всерьез и без тартюфства, есть инстинкт, выражающий стремление обрести хотя бы вторичную ценность, на службе у других эгоизмов. В большинстве случаев, однако, альтруизм только видимость, это обходной маневр ради сохранения чувства собственного достоинства, чувства собственной ценности.

786.

ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И ОТПАДЕНИЯ МОРАЛИ

Тезис первый. Моральных поступков не бывает вообще: таковые есть совершенная мнимость. Не потому только, что они недоказуемы (что признавал, например, Кант, равно как и христианство), но и потому, что вообще невозможны. Люди, по психологическому недоразумению, изобрели противоположность движущим их силам, и полагают, что нашли имя для иного вида этих движущих сил; изобрели фиктивное primum mobile [193] Первичное побуждение ( лат .). , которого не существует вовсе. По логике, из которой вообще выведена антитеза «морального» и «аморального», следует на самом деле заключить вот что: бывают только аморальные намерения и поступки.

Второй тезис. Различение между «моральным» и «аморальным» исходит из того, что как моральные, так и аморальные поступки суть акты свободной спонтанности, – короче, что таковая свободная спонтанность существует, или, иначе говоря: что моральная оценка вообще относима только к одному виду намерений и поступков, а именно – к свободным намерениям и поступкам.

Но весь этот вид намерений и поступков – опять же чистая мнимость: того мира, к которому моральный масштаб только и приложим, не существует вовсе.

– не бывает ни моральных, ни аморальных поступков.

Психологическое заблуждение, из которого возникла понятийная антитеза «морального» и «аморального»: «самоотверженный», «неэгоистичный», «готовый к самопожертвованию» – все это нереально, фиктивно.

Ошибочный догматизм в отношении «ego» [194] Я ( лат .). : то же самое, что и взятое атомистически, в ложной антитезе к «Не-Я»; тем самым выделено из миростановления, как нечто сущее. Ложная субстанционализация «Я»: ее, (уверовав в индивидуальное бессмертие) и особенно под напором религиозно-моральных установлений, сделали догматом веры. После этого искусственного выделения «ego» и объявления его само-по-себе-сущим получили антитезу ценностей, которая казалась неоспоримой: отдельное «ego» и неимоверное «Не-Я». Казалось самоочевидным, что ценность отдельного «ego» может состоять лишь в том, чтобы относить себя к неимоверному «Не-Я», то есть подчинять себя ему и ради него существовать. – Тут все определяли стадные инстинкты: ничто так не претит этим инстинктам, как суверенитет отдельной особи. Но если предположить, что «ego» понимается как само-по-себе-сущее, тогда оказывается, что ценность его – в самоотрицании.

Итак:

1. ложное обособление «индивидуума» как атома;