Николай Кузанский - Сочинения в 2-х томах. Том 1

Сходным образом наше триединое начало своей благостью сотворило для разумных духов этот чувственный мир и его материю как голос, в котором оно заставило разнообразно светиться умопостигаемое слово, сделав все чувственные вещи звуками разнообразных речений, развернутых Богом-Отцом через Сына Слово во вселенском Духе с тем, чтобы наука высшего учительства через чувственные знаки переливалась в человеческие умы и усовершающе преображала их в подобное учительство, так что весь этот чувственный мир существует для интеллектуального, человек есть цель чувственных созданий, и препрославленный Бог — начало, середина и цель всей его деятельности.

Стремящиеся к богосыновству учатся поэтому понимать, что все выразимое идет от несказанного, несоупорядоченного и всепревознесенного; что это несказанное стоит выше всякого интеллектуального бытия; что оно — начало, середина и конечная цель всего понимаемого интеллектом и первоединое есть неприобщаемым образом источник умопостигаемого бытия и вся его суть. Так мысленное слово есть источник звучащего и вся его суть, но означивается звучащим словом без смешения с ним и без своего разделения, поскольку звучащее слово не в состоянии ни участвовать в мысли, ни как-то достичь ее. В свою очередь интеллектуальное слово есть интеллектуальное принятие несказанного слова. Всякое интеллектуальное слово поэтому свободно (absolutum) от любой его чувственной конкретизации. Всю свою суть интеллектуальное слово интеллектуально берет от невыразимого. Если интеллект дает имя невыразимому, это происходит в модусе его абсолютности, поскольку модус интеллекта абсолютно свободен в порядке отношения к чувственным конкретностям. Оттого именовать или постичь невыразимое никак нельзя. Абсолютное имя — сущность, или божество, или благо, или истина, или еще сила и любое другое имя — никак не именует неименуемого Бога, а только выражает Его разными доступными интеллекту способами. Но этим способом несказанный выражается, неприобщаемый приобщается и превосходящий всякий модус модифицируется. Бог есть возвышающееся над единым и модусами единого начало, которое дает приобщиться к себе в едином и модусе единого. Делаю отсюда предположение, что, может быть, школа, путем которой мы стремимся в этом мире подняться к обретению богосыновства, располагается в ином [Богу], и наше рассмотрение должно вращаться вокруг единого и Его модуса. [381] Ср. О предп. II и прим. 1 и др.

Чтобы уловить мою мысль на более конкретном примере, приложи единое и модус к чему-то такому, чье существование и действие ты видишь во всем; а мы видим, что во всем действует некая сила. Соответственно освободи в интеллектуальном понятии ее сущность [от ее проявлений], рассмотрев силу в модусе абсолютной отрешенности. Эта абсолютная сила будет некоей соупорядоченной [с вещами] максимальностью, которая на универсальной высоте и в единстве интеллектуальной простоты содержит в себе все степени и модусы силы. И она же будет высшим модусом, каким интеллектуально постигается всепревосходящая причина всякой силы, сама по себе невыразимая и совершенно непостижимая: ведь Бог не есть сила, но господь сил. Потом заметь, что Бог, будучи выше всего и абсолютного и конкретно определенного, постигается в любой сколь угодно высокой абсолютизации [382] Абсолютизацию здесь следует отличать от абстракции. Ср. Об уч. незн. II и прим. 37. не как Он есть, а только вместе с самим этим модусом абсолютности. Конечно, в модусе абсолютности интеллектуальные природы интеллектуально приобщаются к неприобщаемому — скажем, как силы, поднявшиеся над всякой ограниченной конкретизацией силы в тени чувственного мира. Но и абсолютность имеет свои модусы, ведь вне какого-то модуса нельзя приобщиться к самой абсолютизации. Соответственно разнообразие модусов абсолютной силы обнаруживает и разнообразие приобщающихся к ней сил. Интеллектуальные духовные сущности, приобщающиеся к силе в разных модусах абсолютности, поэтому различны, причем все абсолютные духи, по-разному приобщающиеся к единой силе, суть не что иное, как абсолютная сила в разных модусах приобщения к ней. Ты ясно видишь, как велика потенция духа: он есть сила, вознесшаяся над всякой силой чувственного мира, и в потенции его силы свернуто заключена вся сила небес и всего, что ниже; всякая заключенная в вещах сила есть не кое развертывание силы интеллектуального духа. Но этот чувственный мир в разнообразии своих модусов чувственно причастен той же самой силе, которой интеллектуальный мир причастен интеллектуально. Та же самая абсолютная сила интеллектуального мира конкретизуется в чувственном мире, кроме того, через разные модусы приобщения: небесно — на небе, одушевленно — у живых существ, растительно — у растений, неодушевленно — у минералов, и так далее. При внимании ты во всем находишь силу и ее модус. Сила есть тем самым единое [383] Первый шаг разрешения — проследить единство определенной сущности (например, силы) за множеством проявлений. Второй — понять, что среди проявлений вплоть до высшего нет ни одного совершенно простого, без того или иною «модуса». Третий — увидеть, что сама прослеживаема я нами сущность есть поэтому тоже лишь модус, за которым стоит никак не определимое единое универсума. Сходное разрешение см. О даре Отца светов 5, 115-118. , которое во всем есть все то, что в своем модусе причастно этому единому.

О бытии, благе, истине строй предположение точно так же, как о силе. Скажем, бытие есть то же самое единое, которому причастно все существующее. Так же благо и истина. Мудрый законодатель Моисей говорит, что Бог сотворил Вселенную и образовал человека, словно Бог есть творящая или образующая сила, хотя Он над всем этим; но Моисей лишь старается внушить нам, что все вещи вышли в бытие через приобщение к его силе в том модусе, в каком к нему можно по-разному приобщаться. Точно так же, говорит он, Бог увидел, что все созданное — благо, и показывает этим, что Бог есть источник блага, из которого возникает все благое в модусе, в каком к нему можно по-разному приобщаться; так что [благо] есть не что иное, как единое, приобщение к которому возможно лишь в том или другом модусе.

Чтобы еще яснее раскрыть тебе это мое предположение, скажу: все, что богословствующие или философствующие стремятся выразить в разнообразии модусов, есть единое. Едино царство небесное, и его уподобление — тоже одно, но развернуть его можно только в разнообразии способов, как показывает Учитель истины. [384] Матф. 13, Марк 4, Лук. 8. И Зенон не говорил одно, а Парменид, Платон или кто бы то ни было из повествовавших об истине — другое, но, имея в виду единое, они только выражали одно и то же в разных модусах. Пускай эти способы выражения противоположны и кажутся несовместимыми, однако каждый по-своему — один утвердительно, другой отрицательно, третий обоюдно — они пытались развернуть одно и то же единое, недостижимо вознесшееся над всяким противоположением. Ибо едина и утвердительная теология, все утверждающая о едином, и отрицательная, все отрицающая о нем же, и двоякая, ни утверждающая, ни отрицающая, и разделительная, одно утверждающая, другое отрицающая, и сочетательная, в утверждении связующая противоположности или в отрицании совершенно отбрасывающая оба взаимно отрицающих противоположения. В единую теологию входят, таким образом, все возможные модусы выражений, которыми стремятся как-то выразить одно и то же невыразимое.