Пекка Химанен - Хакерская этика и дух информационализма

Конечно, при выполнении почти любых обязанностей потребность в принадлежности к сообществу находит удовлетворение в рабочей обстановке, так как люди получают возможность социального взаимодействия с коллегами и клиентами. На рабочем месте можно делиться слухами, обсуждать бытовые ситуации и спорить о политике. Хорошо выполняя обязанности, человек может получить и признание. Кроме того, на рабочем месте можно найти и любовь. Естественно, что и до появления протестантской этики труд обеспечивал перечисленные социальные потребности, но Реформация повлекла за собой новые, причудливые формы их реализации. Когда работа сместилась в центр жизни, у людей не осталось друзей за пределами работы и найти любовь больше практически негде (подумайте, сколько людей в наше время женятся или выходят замуж за коллег или других людей, с которыми познакомились по работе, и как часто вспыхивают романы на рабочем месте). Протестантская этика часто не оставляет места для жизни вне работы, а значит, и для чувства причастности, признания или любви, которые всегда сопровождали домашнюю жизнь. Таким образом, работа легко превращается в суррогат дома, но не в смысле непринужденной домашней атмосферы, а потому что человеку приходится искать удовлетворения этим потребностям на работе, потому что последняя поглотила и отдых, и дом.

В хакерском сообществе социальная мотивация также играет важную роль, но совершенно иную. Невозможно понять, почему в свободное время хакер создает программы, которые затем бесплатно отдает другим, если не учитывать сильных социальных мотивов. Рэймонд говорит, что хакерами движет стремление к признанию со стороны равных [96]. Для хакера признание внутри разделяющего его страсть сообщества важнее денег и приносит гораздо большее удовлетворение, совсем как для ученых в академии. В отличие от положений протестантской этики, для хакера признание равных не заменяет страсть – оно является результатом страстной деятельности по созданию чего-то, ценного в глазах творческого сообщества. Для протестантской этики часто верно обратное: социальная мотивация отвлекает внимание от идеи, что работа сама по себе должна служить реализации страстей. В итоге упор протестантской этики на социальные стороны работы становится двойным суррогатом: вне работы нет общения, а в самой работе отсутствует элемент страсти.

Именно связь общественного взаимодействия и личной страсти придает такую силу хакерской модели. Хакеры оценили весь громадный потенциал приносящих наиболее глубокое удовлетворение социальных стимулов. Стереотипное представление об асоциальности хакеров никогда не совпадало с действительностью (Марвин Минский, знаменитый исследователь искусственного интеллекта, предоставивший свою лабораторию первым хакерам в МТИ, возможно, имел в виду именно этот парадокс, когда сказал: «В противоположность распространенному убеждению, хакеры общительнее других людей» [97]). Протестантская этика в своей погоне за работой и деньгами также опирается на нашу троицу социальных стимулов, но поскольку в ее рамках удовлетворение социальных потребностей происходит посредством денег и работы, а не является прямым следствием самой работы и ее плодов, схожего эффекта не достигается. Как следствие, когда социальные потребности не сопровождаются страстью, на смену последней приходит выживание и жизнь сосредотачивается вокруг «зарабатывания на жизнь».

Хакеры, такие как Торвальдс, сторонники страсти и общения, находят столь приземленную жизнь, пропитанную духом выживания, весьма странной. Стоит задуматься, почему при всех наших технологических достижениях жизнь многих людей вертится вокруг добычи хлеба насущного. Разве техническая эволюция не должна была вознести нас от низших потребностей к высшим? Но кажется, что прогресс направлен не на то, чтобы жизнь стала легче, а на то, чтобы добывать кусок хлеба становилось все труднее и труднее. Как заметил китайский философ Линь Ютан, рассуждая о цивилизации под гнетом протестантской этики,

цивилизация строится вокруг поисков пищи, а прогресс состоит в том, чтобы сделать пищу все менее и менее доступной [98].

Есть огромная разница между выбором предмета изучения или устройством на работу ради максимального дохода и тем, чтобы сначала решить, чему посвятить свою жизнь, и только потом обдумать, где взять на это деньги. Для хакеров вроде Торвальдса фундаментальный фактор организации жизни – не работа или деньги, а страстное желание совместно создать нечто общественно значимое.

Этот основной вопрос жизненной организации имеет огромное значение. Если главная цель человека – заработать денег, то такой человек часто забывает, каковы его подлинные интересы, чем именно он хотел завоевать уважение и признание. Гораздо тяжелее привнести другие интересы в жизнь, начавшуюся с голой погони за деньгами, чем финансово обеспечить призвание или даже сделать его прибыльным. В первом случае дело, которым я занимаюсь без интереса, вряд ли заинтересует и других, а чтобы выгодно продать его результаты, мне пришлось бы убедить других, что на в принципе неинтересные вещи на самом деле стоит обратить внимание (чем большая часть рекламщиков и занимается).

Не следует думать, что хакеры относятся к деньгам в духе райской утопии или с каким-то особенным отвращением. Изначально этика хакера определяла лишь место денег в системе мотивации и то, как уберечь прочие стимулы от пагубного влияния наживы. Хакеры не наивны. Для них не тайна, что в капиталистическом обществе очень трудно быть по-настоящему свободным, если у тебя нет значительного личного капитала. Деньги дают капиталисту власть над людьми. Именно работая на другого, человек лишается возможности строить работу вокруг личной страсти, самому определять свой жизненный ритм и следовать идеалам открытости. Лишь облеченный властью капиталист вправе сам определять свою жизнь.

Многие хакеры пошли по пути «капиталистического хакерства». Некоторые из них окунулись в традиционный капитализм лишь на время, чтобы добиться финансовой независимости за счет доли в акциях, полученной за управление компанией, или на несколько лет променяв страсть на высокооплачиваемую работу. Отличный пример – Стив Возняк. Когда 29-летний Воз покинул компанию Apple , основанную всего шесть лет назад, у него уже было акций на сумму около 100 млн долларов (даже после того, как он продал значительную их часть коллегам, причем по весьма заниженной цене – просто справедливости ради [99]). Финансовая независимость позволила Возняку самому решать, чем заниматься. Описывая жизнь после ухода из Apple , Стив говорит: