Джорджо Агамбен - Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель
- Название:Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Европа
- Год:2011
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Джорджо Агамбен - Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель краткое содержание
Джорджо Агамбен (р. 1942) — выдающийся итальянский философ, автор трудов по политической и моральной философии, профессор Венецианского университета IUAV, Европейской школы постдипломного образования, Международного философского колледжа в Париже и университета Масераты (Италия), а также приглашенный профессор в ряде американских университетов.
Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Трудно забыть румянец неизвестного студента из Болоньи, в последний момент своей жизни стоявшего на обочине один на один со своим убийцей. Интимность, испытываемая к своему неизвестному убийце, — одна из самых сильных и сама по себе может вызывать стыд. Но каковы бы ни были причины того румянца, очевидно, что покрасневший стыдится не того, что он выжил. Напротив, со всей очевидностью он стыдится того, что должен умереть, что именно его, и никого другого, выбрали наугад, чтобы убить. Это то единственное значение, которое в лагерях может иметь выражение «умереть вместо другого»: каждый живет и умирает вместо другого, без причины и без смысла. Лагерь — это место, где никто не может по–настоящему выжить или умереть за самого себя. Освенцим показал, что, умирая, человек не может найти для своей смерти другого смысла, кроме этого румянца, этого стыда.
Во всяком случае студенту не стыдно за то, что он выжил — стыдно, напротив, пережить его. Кафка и здесь оказался провидцем. В конце «Процесса», когда Йозеф К. вот–вот должен умереть «как собака», нож палача дважды проворачивается в его сердце, а он испытывает что–то вроде стыда, «как будто этому стыду суждено было пережить его». Чего стыдится Йозеф К.? Почему покраснел студент из Болоньи? Этот румянец на его щеках как будто выдает, что на мгновение он достиг некой черты, что была затронута какая–то новая этическая материя. Скорее всего, речь идет о чем–то, о чем он не мог свидетельствовать по–другому. Так или иначе, но его румянец — немая апострофа, обращенная к нам сквозь время и свидетельствующая за него.
3.9.В 1935 году Эммануэль Левинас написал прекрасный набросок о стыде. По мнению философа, стыд, вопреки представлениям моралистов, происходит не от сознания несовершенства или неполноценности нашего бытия, от которого мы отрекаемся. Напротив, он основывается на неспособности нашего бытия отделиться от самого себя, на его абсолютной неспособности порвать с самим собой. Если нагота заставляет нас испытывать стыд, это происходит потому, что мы не можем спрятать то, что хотим уберечь от взгляда, и неудержимое стремление убежать от себя наталкивается на неоспоримую невозможность бегства. Как в физиологических потребностях и тошноте (которые Левинас ставит в один ряд со стыдом) мы переживаем отвратительное присутствие рядом с самим собой — присутствие, от которого невозможно избавиться, так же и в стыде мы оказываемся во власти чего–то, от чего никаким способом не можем отречься.
Стыд показывает, что мы пригвождены к самим себе, обнажает полную невозможность убежать и спрятаться от самих себя, беспощадное самоприсутствие Я. Нагота стыдна, когда она — явное присутствие нашего бытия, его предельной близости. Нагота нашего тела не является наготой материальной вещи, противопоставленной наготе духовного, она — нагота всего нашего бытия в целом, во всей его полноте и цельности, в самом животном его проявлении, о котором мы не можем не знать. Свисток, проглоченный Чарли Чаплином в «Огнях большого города», обнажает скандальное животное присутствие его бытия. Он словно записывающее устройство, позволяющее установить присутствие того, что легендарный костюм Шарло скрывает с трудом… Стыдна сама наша интимность — наше присутствие рядом с самим собой. Она разоблачает не наше ничтожество, а совокупность всего нашего существования…
Стыд раскрывает бытие, раскрывающее себя [196] Antelme, Robert. La specie umana. Torino: Einaudi, 1976. P. 226.
.
Попробуем проследить за ходом мысли Левинаса. Стыдиться означает находиться во власти того, что нельзя принять. Но это неприемлемое не является чем–то внешним. Скорее оно проистекает именно из нашего интимного, оно — самое интимное, что в нас есть (например наша физиологическая жизнь). То есть Я вытеснено и преодолено собственной пассивностью, собственной чувствительностью; но, тем не менее, это отторгнутое и десубъективированное бытие есть также предельное и несократимое самоприсутствие Я. Как если бы наше сознание распалось и разлетелось в разные стороны, но в то же время, подчинившись приказу, который невозможно нарушить, неотрывно присутствовало бы при своем распаде, наблюдая за самой интимной частью своего Я, как за чем–то абсолютно внешним. Таким образом, в стыде единственным содержанием субъекта является его десубъективация, он становится свидетелем собственного распада, потери себя как субъекта. Это двойное движение одновременной субъективации и десубъективации и есть стыд.
3.10.Хайдеггер также занимался чувством стыда (в ходе посвященного Пармениду зимнего семестра 1942–1943) — точнее, связанным с ним греческим словом aidos (αιδώς) [197] Айдос — в греческом пантеоне богиня стыда, была искусственным божеством, введенным древними философами.
, которое он определял как «основное слово настоящего эллинства» [198] Levinas, Emmanuel. De l’évasion. Montpellier: Fata Morgana, 1982. Pp. 86 sg.
. По мнению философа, стыд — это нечто большее, чем «чувство, которое переживает человек» [199] Хайдеггер, Мартин. Парменид. СПб.: Владимир Даль, 2009. С. 164.
; скорее это эмоциональная тональность, которая пронизывает и определяет все его бытие. Таким образом, стыд — это род онтологического чувства, место которого — на стыке человека и бытия. Это настолько далеко от феномена психологии, что Хайдеггер может написать: «бытие само несет в себе благоговейный, приязненный страх, а именно страх быть» [200] Там же.
.
Чтобы подчеркнуть онтологический характер стыда — тот факт, что в стыде мы оказываемся перед лицом бытия, которое само стыдится, — Хайдеггер предлагает понимать его как противоположность отвращения ( Abscheu). Любопытно, но Хайдеггер не развивает это определение, как будто с самого начала с ним все было совершенно ясно — но это не так. К счастью, в нашем распоряжении есть столь же краткий, сколь и глубокий анализ отвращения, данный в «Улице с односторонним движением». По Беньямину преобладающее чувство в отвращении — это страх быть узнанным тем, что нам противно.
То, что потрясает до глубины души, — это смутное сознание того, что в ней живет нечто до такой степени нечуждое отвратительному животному, что оно может быть узнано последним [201] Там же. С. 165.
.
Это означает, что испытывающий отвращение узнает себя в объекте своего отвращения и, в свою очередь, боится быть им узнанным. Человек, испытывающий отвращение, узнает себя в неприемлемом отличии — то есть субъективирует себя в абсолютной десубъективации.
Именно взаимность узнавания такого рода мы встречаем в анализе aidos, произведенном Кереньи примерно в те же годы в книге «Античная религия». По мнению венгерского мифолога, aidos, стыд, — это одновременно пассивность и активность, наблюдаемый и наблюдатель.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: