Карлос Кастанеда - Сказки о силе

Дон Хуан сделал метущее движение левой рукой, показывая на все окружающее. В его глазах был блеск, и его улыбка была одновременно и пугающей и обезоруживающей.

– Как я могу это сделать? – спросил я.

– Я говорю, что это очень простое дело. Может быть я говорю, что это просто, потому что я уже так долго делал это. Все, что тебе следует делать, так это расставить свое намерение в духе таможни. Когда ты находишься в мире тоналя, ты должен быть тоже неуязвимым. Никакого времени для разумной муры. Для воина намерение это ворота между этими двумя. Они полностью закрываются позади него, когда он проходит туда или сюда.

Что нужно делать, когда обращаешься лицом к нагвалю, так это время от времени смещать линию глаз, чтобы разорвать очарование нагваля. Сегодня утром я заметил, что ты был исключительно уязвимым, и я изменил положение твоей головы. Если ты находишься в подобных вещах, то ты должен быть способен смещать ее сам. Смещение должно делаться, однако, только как облегчение, а не как еще один способ ограждать себя, чтобы охранить порядок тоналя. Я бы дал честное слово, что ты спасаешь его от уничтожения. Этот страх плохо обоснован.

Больше нет ничего, что я мог бы тебе сказать, за исключением того, что ты должен следить за каждым движением, которое делает дон Хенаро, не опустошая себя. Сейчас ты испытываешь загружен ли твой тональ несущественными деталями. Если на твоем острове слишком много ненужных вещей, ты не сможешь выстоять встречу с нагвалем.

– Что со мной случится тогда?

– ты можешь умереть. Никто не способен выжить в намеренной встрече с нагвалем без долгой тренировки. Требуются годы, чтобы подготовить тональ к этой встрече. Обычно, если средний человек сталкивается лицом к лицу с нагвалем, то шок бывает столь большим, что он умирает. Цель тренировки воина состоит в таком случае не в том, чтобы обучать его колдовать или очаровывать, а чтобы подготовить его тональ к тому, чтобы он не отключался на ерунду. Труднейшее достижение. Воин должен быть обучен быть неуязвимым и полностью пустым, прежде чем он сможет воспринять встречу с нагвалем.

В твоем случае, например, тебе следует перестать рассчитывать. То, что ты делал этим утром, было абсурдным. Ты называешь это объяснением. Я называю это бесплодной и назойливой настойчивостью тоналя иметь все под своим контролем.

– Что делает человека готовым для того, чтобы сила предоставила ему учителя?

– Никто не знает этого. Мы только люди. Некоторые из нас – люди, которые научились видеть и использовать нагваль, но ничто из того, что мы смогли достичь в нашей жизни, не может раскрыть нам планов силы. Поэтому не у каждого ученика есть бенефактор. Сила решает это.

Я спросил его, был ли у него самого и учитель и бенефактор, и в первый раз за тринадцать лет он свободно разговаривал о них. Он сказал, что как его учитель, так и его бенефактор были из центральной Мексики. Я всегда считал, что информация о доне Хуане будет ценна для моих антропологических исследований. Но в момент его откровения это как-то не имело значения.

Дон Хуан взглянул на меня. Я подумал, что это взгляд участия. Затем он резко изменил тему и попросил пересказать ему каждую деталь того, что я испытал этим утром.

– Внезапный испуг всегда сжимает тональ, – сказал он, как комментарий к моему описанию того, что я ощутил, когда завопил дон Хенаро. – проблема здесь в том, чтобы не позволить тоналю сжаться совсем в ничто. Серьезным вопросом для воина бывает знать в точности, когда позволить своему тоналю сжаться, а когда остановить его. Это великое искусство. Воин должен бороться, как демон, чтобы сжать свой тональ. И однако же, в тот самый момент, когда его тональ сжимается, воин должен перевернуть всю эту битву, чтобы немедленно остановить это сжатие.

– Но, делая это, разве он не возвращается назад к тому, чем он уже был? – спросил я.

– Нет, после того, как тональ сжимается, воин закрывает ворота с другой стороны. До тех пор, пока его тональ находится не под угрозой и его глаза настроены только на мир тоналя, воин с безопасной стороны ограды. Он на знакомой земле и знает все законы. Но когда его тональ сжимается – он на ветреной стороне, и это отверстие должно быть закрыто накрепко немедленно, иначе он будет унесен прочь. И это не просто способ разговаривать. За воротами глаз тоналя бушует ветер, я имею в виду реальный ветер. Это не метафора. Ветер, который может унести твою жизнь. Фактически, это тот самый ветер, который несет все живые существа на этой земле. Несколько лет назад я познакомил тебя с этим ветром, однако ты воспринял это как шутку.

Он обращался к тому времени, когда он взял меня в горы и объяснил мне некоторые особенности ветра. Однако я никогда не думал, что это была шутка.

– Не имеет значения, воспринял ты это всерьез или нет, – сказал он, выслушав мои протесты. – как закон, тональ должен защищать себя любой ценой каждый раз, когда ему угрожают. Поэтому в действительности не имеет никакого значения, как тональ реагирует для того, чтобы выполнить свою защиту. Единственно важным моментом является то, что тональ воина должен быть знаком с другими возможными выборами. В этом случае учитель направляет свои усилия на полный вес этих возможностей. Именно вес этих новых возможностей помогает сжать тональ. Точно таким же образом этот же самый вес помогает остановить тональ, чтобы он не сжался совсем в ничто.

Он сделал мне знак продолжить свой пересказ событий утра. И прервал меня, когда я подошел к той части, где дон Хенаро скользил взад-вперед между стволом дерева и веткой.

– Нагваль может выполнять необычайные вещи, – сказал он – вещи, которые могут казаться невозможными. Вещи, которые немыслимы для тоналя. Но необычной вещью является то, что сам выполняющий не может знать, как эти вещи происходят. Иными словами, Хенаро не знает, как он делает все это. И он только знает, что он делает их. Секрет мага в том, что он знает, как добраться до нагваля, но когда он туда попадает, то его догадки относительно того, что там происходит, так же хороши, как твои собственные.

– Но чувствуешь, когда делаешь все это?

– Чувствуешь, как будто что-то делаешь.

– Чувствует ли дон Хенаро так, как будто он ходит по стволу дерева?

Дон Хуан секунду смотрел на меня, а затем отвернул голову.

– Нет, – сказал он усиленным шепотом, – не в том смысле, как ты это понимаешь.

Он не сказал ничего больше. Я практически удерживал дыхание, ожидая его объяснение. Наконец, я вынужден был спросить: «но что он чувствует?»

– Я не могу сказать не потому, что это личное дело, а потому, что нет способа описать это.

– Ну давай, – уговаривал я его. – нет ничего такого, что нельзя было бы объяснить или осветить словами. Я считаю, что если даже и невозможно описать что-либо прямо, то всегда возможно говорить об этом косвенно, ходить вокруг.