Борис Чичерин - Собственность и государство

Очевидно, следовательно, что свобода собственности не имеет тех последствий, которые приписывает ей Штейн, а потому государству, кроме совершенно исключительных случаев, нет никакой нужды вмешиваться в договорные отношения. Фермер, который чувствует себя стесненным тем, что он хозяйничает на чужой земле, имеет полное право требовать, чтобы ему открыта была возможность приобрести свой собственный участок. Но находить приобретение собственного участка невыгодным и хотеть быть совместным хозяином на чужой земле, есть ни с чем не сообразное притязание.

Основательнее ли опасение, что землевладелец, силою вещей, попадает в полную зависимость от своих кредиторов и таким образом поземельная собственность порабощается денежным капиталом?

Штейн уверяет, что землевладелец волею или неволею должен войти в неоплатные долги. К этому ведут семейные разделы, недоплаты при покупке, которые остаются долгом на имение, потребность в капитале для улучшений, наконец, необходимость временных уплат при обороте (стр. 166 и след.). Частный поземельный кредит не в состоянии удовлетворить всем этим потребностям, ибо он дает взаймы по 5 процентов с полупроцентом погашения, тогда как поземельная собственность в Европе приносит не более 27, или 3-х процентов (стр. 192). Последствием же этих долгов является то, что землевладелец становится в служебное отношение к капиталисту, а под конец совершенно даже лишается земли, которая переходит к последнему. Но этим самым уничтожается основное требование государственного порядка, состоящее в прочности поземельной собственности, требование, которое в германском мире искони порождало связь полноправного гражданина с землею, на чем основывались и обязанности его к обществу. Поэтому здесь государство во имя собственных интересов должно вступиться, ограждая землевладельца от притязаний кредиторов и охраняя в его руках поземельную собственность, которой устойчивость составляет главный залог общественного благоденствия (стр. 147-152).

Итак, землевладелец, который в отношении к фермеру являлся капиталистом, в отношении к капиталисту представляется работником, и притом то и другое в силу рокового закона. Трудно понять такую двуличность; но еще труднее согласиться с тем, что тут есть роковая необходимость. От землевладельца всегда зависит держаться относительно долгов в пределах умеренности и благоразумия; если же у него долги возрастают так, что они почти равняются доходам, то лучше продать имение, нежели оставаться в таком положении. Охотники всегда найдутся, ибо, если земля капитализируется из 2-х или 3-х процентов, тогда как капитал приносит 5, то это означает, что земля имеет такую притягательную силу, которая побуждает денежных людей помещать в нее свои капиталы даже за низкие проценты. Государству же решительно нет никакой выгоды удерживать землю в руках прежнего задолжавшего владельца и помешать ей перейти в руки другого, более денежного, а потому имеющего более средств извлечь из нее настоящую пользу. Связь землевладения с гражданскою полноправностью, которую Штейн считает принадлежностью германского племени, относится к первобытным временам или к средневековому порядку, в котором частное право смешивалось с публичным. Отличительная же черта нового государства, как весьма хорошо было выяснено самим Штейном, состоит в разделении частного права и публичного. Новое государство держится уже не сословным порядком, который присваивал землю известному классу людей; провозгласивши начало свободы, оно тем самым допускает беспрепятственное передвижение граждан из одного класса в другой, а с тем вместе и переход земель из рук в руки. Самое политическое право не связывается уже с тем или другим видом собственности. Там, где существует ценз как признак политической правоспособности, он основывается на уплате известной суммы податей, и государству совершенно все равно, кто их платит. Приобретение имущества, дающее правоспособность, оно предоставляет свободной деятельности лиц, не заботясь об их ограждении от собственной их хозяйственной несостоятельности. Такое разделение частного права и публичного, соответствующее истинным началам государственного устройства, одно отвечает и требованиям человеческой свободы, которая в неприкосновенности частного права видит главный свой оплот, а на вмешательство государства в эту область должна смотреть не иначе, как с крайним недоброжелательством и опасением. Без сомнения, разорившемуся и обремененному долгами помещику всегда приятно, если государство оградит его от притязания кредиторов; еще приятнее, если ему на общественный счет дан будет дешевый кредит, какого он не может получить от частных лиц; но это может быть сделано только в ущерб и кредиторам, и обществу.

В одном лишь случае государство могло бы вступиться и оградить должника от неумеренных притязаний кредиторов, именно, когда сельское ростовщичество грозит обезземелением крестьянскому населению. Но тут оно смотрит на крестьян как на малолетних, которых следует опекать, а потому подобная охрана может быть допущена единственно в виде исключения, когда она вызывается крайностью. В обществе, где господствует начало свободы, каждый должен искать опоры в самом себе; в обществе промышленном, особенно где земля требует интенсивной обработки, землевладелец должен быть хорошим хозяином и уметь вести свои дела. Если он запутывается, пускай он откажется от поземельной собственности; это будет выгоднее и для него, и для государства, которое может опираться только на людей, способных стоять на своих ногах. Ему нужны землевладельцы, но именно как наиболее независимый и прочный элемент общественного порядка, а не как класс, который оно должно ограждать от разорения.

Со стороны денежного капитала едва ли землевладению грозит какая-либо опасность. Господство капитала может повлечь за собою разве только переход земель из одних рук в другие. Там, где наследство делится поровну между детьми, можно даже скорее опасаться излишнего раздробления, нежели излишнего сосредоточения поземельной собственности. Но имея в руках законы о наследстве, государство всегда может действовать в том или другом смысле, смотря по тому, на что указывают обстоятельства. Никакой особенной административной деятельности в отношении к поземельной собственности от него не требуется.

Что же касается, наконец, до опасности, грозящей европейскому землевладению со стороны иностранной конкуренции, то в этом отношении действительно может произойти некоторый подрыв. ибо громадные пространства девственной почвы Северной Америки могут обрабатываться при гораздо более благоприятных условиях, нежели это возможно в Европе, а дешевизна перевозки уравнивает расстояния. Но и против этого зла у государства есть надлежащее оружие - таможенные пошлины. Надобно только заметить, что это оружие совершенно одинаково относится к земледелию и к фабрикам. Особенностей, вызываемых поземельною собственностью, тут нет никаких. Еще менее можно видеть в этом какое-либо последствие свободной собственности. Иностранная конкуренция может точно так же подорвать и несвободную собственность, даже в гораздо большей степени, ибо свобода, возвышая производство, дает большую возможность выдерживать соперничество. Имея это в виду, государство должно взвесить, что для народного хозяйства выгоднее: ограждение ли землевладельцев от иностранного соперничества или дешевизна средств жизни? Безусловного ответа на этот вопрос нельзя дать, ибо охранение положенных в землю капиталов и некоторое, по крайней мере, уравнение условий производства могут быть желательны в видах общей пользы; но как общее правило можно думать, что дешевизна жизненных средств составляет такое благо для массы народонаселения, которое всегда будет значительно склонять весы в эту сторону. Во всяком случае, едва ли можно видеть существенный ущерб для народного хозяйства и для государства в том, что хлеб будет очень дешев, или что мясо будет доступно всем.