Мартин Хайдеггер - Ницше и пустота

Бытие греки впервые и изначально понимают как самовозникновение, саморазвертывание и тем самым сущностное самовыставление, самообнаружение и выход в открытость. Если мы спросим о бытии, имея в виду его само по себе, то окажется: бытие перед сущим, а сущее – позднейшее.

Это сущее имеет двоякий смысл:

в порядке временной последовательности, в котором мы , собственно, схватываем сущее и бытие;

2) соответственно порядку, в котором бытие открывается в своем существе, а сущее «есть».

Как мы должны это понимать? По сути дела, ответ у нас уже есть. Ради ясности взгляда мы должны не ослабевать в усилии действительно по-гречески мыслить все греческие высказывания о сущем и о бытии, насколько приближение к истине для нас здесь возможно.

У греков (Платон и Аристотель) бытие значит приход постоянного для присутствия в непотаенном; изменившееся истолкование того, что изначально называется «глядя от бытия», т. е. теперь от прихода постоянного к присутствию в непотаенном одинаковость и равенство оказываются сущими, предшествующими в противоположность существующим одинаковым вещам. Одинаковость уже выходит к присутствию в непотаенности, уже «есть» прежде, чем мы при нашем восприятии улавливаем в нашем поле зрения, рассматриваем и тем более осмысливаем одинаковые вещи как именно одинаковые. Одинаковость при нашем обращении с одинаковыми вещами заранее уже выступила в поле зрения. Одинаковость в качестве бытия, т. е. в качестве присутствия в непотаенности, есть по своей сути стоящее на виду, причем так, что ею впервые только и приносится с собой, открывается «вид» и «открытый простор», предъявляется видимость одинакового сущего. Платон говорит поэтому, что бытие как приход к присутствию в непотаенности есть видность. Поскольку бытие есть присутствование постоянного в непотаенном, постольку Платон может истолковывать бытие как «идею».

«Идея» – не имя для «представлений», которые мы в качестве субъектов – Я – имеем в своем сознании. Думая так, мы принадлежим Новому времени, да и Новое время тут вдобавок примитивизировано и искажено.

«Идея» есть имя для самого бытия. «Идея» суть предшествующее в качестве присутствования.

Чтобы уловить платоновско-греческое существо «идеи», мы должны исключить всякую привязку к новоевропейскому определению идеи как восприятия (perceptio), а тем самым и отношение идеи к «субъекту». Тут прежде всего помогает воспоминание о том, что «идея» в известном смысле означает то же, что «эйдос», каковое имя Платон часто также и употребляет вместо «идеи». «Эйдос» значит «вид». Только «вид» той или иной вещи мы опять сразу же понимаем по-новоевропейски как впечатление, которое складывается у нас о вещи. Осмысленный по-гречески, «вид» сущего, например, дома, его, стало быть, домашность есть то, чем это сущее приходит к явленности, т. е. к присутствованию, т. е. к бытию. Такой «вид» не есть – в «новоевропейском» осмыслении – некий «аспект» для «субъекта», но то, в чем соответствующее сущее (дом) имеет свой устой и из чего оно происходит, поскольку на этом постоянно стоит, т. е. есть . Глядя от отдельных существующих домов, их домашность, их «идея» оказывается «общим» для многих особенных, а потому «идея» вскоре получает характеристику того, что общее многим отдельным.

Поскольку всякое отдельное и особенное каждый раз получает в своей «идее» свое присутствование и свою устойчивость, т. е. бытие, постольку «идея» как дарительница «бытия» есть, в свою очередь, собственно сущее. Отдельный дом, напротив, и так каждое обособленное сущее допускает идее явиться лишь в той или иной мере, т. е. ограниченно и модифицированно. Поэтому Платон называет отдельные сущие вещи «ничто»; это не прямо ничто, а некое сущее, но так, как оно, собственно, не должно было бы быть, – недосущее. Всегда «идея», и только она, отличает сущее как сущее. Поэтому во всяком присутствовании первой и прежде всего приходит к явленности «идея». Бытие по своему собственному существу есть сущее, априори, раннее, хотя не в порядке постижения нами, но в отношении того, что первым показывает само себя в шаге к нам , что само от себя в движении к нам выходит к присутствию в свободном просторе.

Наиболее отвечающий сути дела перевод для априори мы получаем поэтому, когда именуем априори предшествующим . Предшествующее в том строгом смысле, что этим словом сказано сразу двоякое: пред означает «заранее», а шествующее — «само от себя выступающее в нашу сторону», предшествующее. Когда мы понимаем таким образом подлинный смысл этого слова, то оно утрачивает свое ошибочное «временное» значение «более раннего», когда «временное» и «время» мы слышим в смысле привычного счета времени и временной последовательности, смены одного сущего другим. Однако априори, верно понятое как предшествующее, впервые раскрывает теперь свое временное существо в более глубоком смысле «времени», который современникам, конечно, не хочется увидеть, потому что они не видят потаенную сущностную связь бытия и времени.

Что им здесь мешает? Собственные мыслительные постройки и невидимая запутанность в беспорядочных мыслительных привычках. Люди не хотят видеть потому, что иначе им пришлось бы признать, что фундамент, на котором они строят одну разновидность метафизики за другой, вовсе не фундамент …

«Над» и «за пределами» называется по-гречески «мета». Познание и наука о сущем, которое по своему существу есть априори – предшествующее, должно поэтому, будучи увидено от сущего, «физики» (Одно из определений сущего у Платона. – Ред .), выходить за его пределы, т. е. познание бытия должно быть метафизикой.

По своему словесному значению этот титул именует не что другое, как знание бытия сущего, каковое бытие отмечено априорностью и было понято Платоном как «идея». С платоновским истолкованием бытия как «идеи» начинается поэтому метафизика . Ею впредь отмечено существо западной философии. История последней от Платона вплоть до Ницше есть история метафизики . И поскольку метафизика начинается с истолкования бытия как «идеи» и это истолкование остается законодательным, вся философия после Платона есть «идеализм» в том однозначном смысле слова, что бытие отыскивается в идее, в идейном и идеальном. Глядя от основателя метафизики, позволительно поэтому сказать также: вся западная философия есть платонизм. Метафизика, идеализм, платонизм означают, по существу, одно и то же. Они остаются определяющими также и там, где заставляют о себе говорить противоположные направления и перевертывания. Платон становится в истории Запада прообразом философа. Ницше не просто охарактеризовал свою философию как перевертывание платонизма. Ницшевская мысль была и есть прежде всего одно-единственное и часто очень надрывное препирательство с Платоном.