Платон - Теория государства. С комментариями и объяснениями

– Весьма верно припомянуто, – сказал я.

– Итак, подобно борцу, повтори прежнюю схватку и на тот же самый вопрос попытайся сказать, что хотел говорить тогда.

Борцы имели такой обычай: если они оба падали и никто из них не оказывался наверху, борцы поднимались и вновь схватывались, повторяя прежнюю схватку.

– Если буду в состоянии.

– По крайней мере, желательно слышать, – сказал он, – какие разумеешь ты четыре государственные правления.

– Нетрудно, услышишь. Правления, о которых я говорю, приобрели известность. Первое из них, восхваляемое многими, есть критское и лакедемонское. Второе и, судя по похвале, стоящее на втором месте, называется олигархией – правление, наполненное множеством зол. От него отличается и за ним следует демократия. Превосходнее же всех их – благородная какая-то тирания: это четвертая и последняя болезнь государства. Или ты имеешь иную идею правления, проявляющуюся в какой-нибудь замечательной форме? Ведь власти и царствования наемные, равно как и другие подобные правления, составляют средину между теми и могут быть находимы не меньше у варваров, как и у эллинов.

– Да, рассказывают о многих и странных, – сказал он.

– А знаешь ли, – спросил я, – что и виды людей необходимы в таком же количестве, в каком формы правления? Или думаешь, что правления произошли из дуба, либо из камня какого-нибудь, а не из нравов государства, которые куда сами ползут, туда и все увлекают?

В «Одиссее» Гомера написано: «Нет, теперь не година с зеленого дуба иль с камня / Нам с ним беседовать мирно, как юноша с сельскою девой…»

– Не откуда более, как отсюда, – сказал он.

– Поэтому, если бы правлений в государствах было пять, то пять было бы и душевных расположений в частных лицах.

– Как же.

– Но того-то человека, который подобен аристократии, мы уже рассмотрели и правильно назвали его добрым и справедливым.

– Рассмотрели.

– После этого не описать ли нам худших – спорщика и честолюбца, живущего под правлением гражданским, а потом опять – гражданина олигархического, демократического и тиранического, чтобы несправедливейшего сознательно противоположить справедливейшему, и вполне исследовать, какое отношение между чистой справедливостью и чистой несправедливостью, применительно к счастью или несчастью человека, имеющего то или другое, – с целью, либо, поверив Тразимаху, совершать несправедливое, либо, согласно с предложенною теперь речью, – справедливое?

– Без сомнения, так надобно сделать, – сказал он.

– Стало быть, не поступить ли нам, как мы начали, то есть, не рассмотреть ли нравы прежде в правлениях, чем в частных людях, так как это предмет более ясный? исследуем-ка теперь сперва правление честолюбивое (не могу дать ему другого имени, как разве назвать его тимократией или тимархией), за которым рассмотрим и такого же человека. Потом возьмем олигархию и человека олигархического. Далее взглянем на демократию и на гражданина демократического. И, наконец, перешедши к четвертому государству – тираническому, и изучив его, обратим опять взор на душу тираническую и постараемся сделаться достаточными судьями предположенных предметов.

– Такое-то созерцание шло бы в порядке, – сказал он.

– Пусть так, – начал я, – постараемся же рассмотреть, каким образом из аристократии может произойти тимократия. То-то не просто ли, что всякое правление изменяется от самого правительства, как скоро в нем возникают возмущения? А если последнее единодушно, то хотя бы оно было и очень невелико, – движение в нем невозможно.

– Точно так.

– Каким же образом, Главкон, – спросил я, – государство придет у нас в движение, и чем попечители и правители обнаружат возмущение против других и против самих себя? Хочешь ли, мы, подобно Гомеру, будем молить муз, чтобы они сказали нам, каким это образом в первый раз появляется возмущение, и заставим их говорить свысока, трагически, так чтобы казалось, будто они говорят серьезно, а на самом деле шутили с нами, как с детьми, и забавляли нас?

– Что же музы нам скажут?

– Что-нибудь в таком роде: «Трудно, конечно, возмутиться так устроенному государству, однако же, поскольку все происшедшее разрушимо, то и это устройство остается твердым не на все время, но разрушится.

Отсюда начинается учение о том, что Платоново государство, сколь ни хорошо оно устроено, через некоторое время не может не разрушиться. Это место, иначе называемое «Платоновым числом», представляло всем новоевропейским критикам непреодолимые затруднения: поэтому одни из них пропускали его в своих переводах, как не заключающее в себе никакой мысли, другие говорили, будто Платон намеренно использует такую высокопарную и ничего не означающую речь, попросту – «галиматью».

Разрушение его будет следующее: не только растения в земле, но и животные на земле бывают плодоносны и неплодоносны, как по душе, так и по телу, когда круговращения с каждым из кругов соединяют известные периоды – с недолговечными краткие, а с противными противные. Ваш же род, хотя вы – мудрецы и воспитали правителей государства, свое благочадие и бесчадие будет получать не по расчету ума в соединении с чувством, но мимо этого; – будет иной раз рождать детей, когда бы не следовало. Для божественного рождения есть период, определяемый совершенным числом, а для человеческого, в котором первыми условиями умножения становятся возможность и владычественное предписание, есть между четырьмя пределами их три промежутка, принимающих в себя числа подобные и неподобные, увеличивающиеся и уменьшающиеся, и делающих все взаимно соизмеримым и выразимым. Полчетвертной корень их, сложенный с пятерицей, если будет умножен на три, то представляет две гармонии: одну – равно-равную, сто, взятое столько же раз; другую, хотя равно-протяженную, однако ж равную продолговатостью. Сто принадлежит к числам, называемым по диаметрам пятерицы, без единицы каждого из них, но невыразимым двумя; сто относится к кубам троичности. Всецелое же это геометрическое число заключает в себе силу лучших и худших рождений, которых если стражи у вас не будут знать, – как скоро невесты станут соединяться с женихами неблаговременно, – дети от них произойдут и бесталантные, и несчастные. Первые изберут из них и поставят, конечно, наилучших: но эти, как недостойные, получив в свою очередь силу быть отцами, сперва начнут, в качестве стражей, не радеть о нас, менее надлежащего уважая музыку. Потом не оценят как должно гимнастику, и таким образом юноши у вас выдут необразованными. А отсюда правители явятся недовольно способными стражами для испытания гесиодовских и ваших родов – золотого, серебряного, медного и железного. Когда же железо примешается к серебру, а медь к золоту, – в общество проникнет не подобие и не гармоничность; а где есть эти порождения, там возбуждается война и вражда. От такого-то рода, надобно полагать, происходит возмущение, когда оно происходит».