Ромен Роллан - Вселенское Евангелие Вивекананды

Что же касается Божественности человека, то возможно, что подобное представление не является плодом христианства или греко-римской культуры, { "Каким образом Запад дошел до этих мыслей? - пишет мне Ашокаваида.- Я не думаю, чтобы христианство и греко-римская культура были особенно благоприятны для их развития…"

Но, можем мы ответить Свами Ашокананде, Европа образовалась вовсе не в результате одного лишь сочетания греко-римской культуры с христианством. Это далеко не все! Такова природа средиземноморских народов. Мы с нею отнюдь не согласны. Мы требуем обратно то, чем мы обязаны сынам первых насельников Запада и приливам Великих Нашествий, покрывших землю Франции и Mittel-Europa своими плодоносными отложениями. Не нужно забывать "Hockgefьhl" Мейстера Экхарта и ваших средневековых мистиков.

"Goti hat alle Dinge durch mich gemacht, als stand m dem unergrьndetem Grande Gottes" (Экхарт).

("Бог создал все вещи через меня, когда я пребывал в бездонных глубинах Божиих…").

И разве не служит признаком необычайной имманентности этой молниеносной интуиции в недрах западной души то, что она в начале XIX в. всплыла вновь у такого ученого, как Фихте, совершенно незнакомого с индийской мыслью? (ср. Die Anweisung zum seligen Leben, 1806 г.)- Оказалось возможным сопоставить длинные выдержки из Фихте и Шанкары и показать их полное тождество (ср. Этюд Рудольфа Отто о Фихте и Адваите). } если рассматривать их изолированно друг от друга. Но оно – плод привитого дерева, греко-римского героизма, сращенного с виноградной лозой, золотой сок которой – кровь Сына Божия. {Я уже указывал, что начала религиозной мысли Запада – двойные начала – эллинские и иудео-христианские – покоятся на фундаменте, близком духу Ведантизма. В Приложении к настоящему тому я посвящу обширное примечание доказательству этого, ссылаясь на великие системы александрийского эллинизма и раннего христианства: Плотина и Дионисия Ареопагита.} И если даже наши демократы: утратили воспоминание о лозах и давиле христианства, героический идеализм наших демократий, проявившийся в часы испытаний в их великих сынах, хранит вкус этих лоз и их аромат. {Поразительным примером этому служат полные силы слова наших великих французских революционеров, например, Сен-Жюста, в которых странным образом сочеталось двойное влияние Евангелия и Плутарха.} Религия, Божество которой в течение девятнадцати веков известно всем народам Европы под именем Сына Человеческого, не должна удивляться, что человек поймал ее на слове и присвоил себе Божественность. Новое сознание своей силы, опьянение молодой свободой были еще усилены сказочными завоеваниями науки, которая в течение полувека преобразила лицо земли. Ненужно было Индии, чтобы человек счел себя Богом. {Нельзя не вспомнить радостного трепета, который ощущали наши: мыслители-идеалисты, например, Мишле, узнавая в Индии забытого предка. "Евангелия Человечества", созданного ими. То же было и со мной.} Он и так был расположен служить себе Литургию! И эта переоценка. своего могущества продолжалась до катастрофы 1914 г., поколебавшей ее основы. Между тем как раз с этого временя Индия начала оказывать на Европу наибольшее влияние. Как это объяснить?

Очень просто. Идя своими собственными путями, человек Запада, руководящий своим разумом, своей наукой и своей гигантской волей, встретился на перекрестке с ведантической мыслью, происшедшей от общих с ним великих предков, арийских полубогов, которые в расцвете героической юности, подобно. Бонапарту, завоевывающему Италию, увидели с высоких Гималайских гор весь мир у своих ног. Но, оказавшись на той критической точке, где их обоих ждало извечное испытание ильных,- оно встречается в мифах всех стран и рассказано в нашем Евангелии как искушение Христа на горе, – человек Запада сделал дурной выбор. Он внял искусителю, который предлагал ему царство земное, расстилавшееся внизу, под ним. В той божественности, которую он себе приписывал, он видел только материальное могущество, только к нему стремился; между тем мудрость Индии рассматривает его как второстепенный и опасный атрибут внутренней силы, единственно важной, единственно могущей привести к цели. {Напоминаю, что эти атрибуты, эта власть, не отвергаются Вивеканан-дой; он не ценит их слишком низко, как это сделал бы христианский аскет: они все же стоят выше, чем презренная косность, слабость тела и души, которые он не перестает клеймить; но они находятся ниже той террасы, стоя на которой, возвышаешься и над домом и над горизонтом. Этой ступени необходимо достигнуть, но потом, не останавливаясь, продолжать подъем.- Отсылаю к тому, что я ранее говорил о Раджа-иоге. } Результат – тот, что в настоящее время европеец – этот "Ученик Чародея" - оказывается во власти стихийных сил, которые он по своей слепоте выпустил на волю. Из формулы, повелевающей ими, он владеет лишь буквой. О духе ее он не думал. А дух мстит за себя. Наша цивилизация, находящаяся в опасности, напрасно повторяет высокие слова: Право, Свобода, сотрудничество, Женевский или Вашингтонский мир, – слова эти пусты или насыщены смертоносными газами. Никто в них не верит. Люди не доверяют взрывчатым веществам. Слова – страдания. {В подлиннике: "des mots, des maux" – два слова, звучащие почти одинаково, но различные по смыслу. (Прим. перев.) } Они лишь усиливают смятение. В настоящее время не понимать смертельного недуга целого поколения Запада могут лишь тупые и сытые существа, сумевшие извлечь из положения ряд преимуществ и думающие про себя: "После нас - хоть потоп". .. Но миллионы недовольных чувствуют себя роковым образом загнанными в тупик, "al bivio", где нужно выбирать между отречением от еще оставшейся свободы, возвращением отчаявшейся души в прежний загон, похожий на тюрьму, но защищающий л согревающий привычной теплотой стада, – и прорывом сквозь ночь в самое сердце крепости осажденной Души, чтобы соединиться там со своими нетронутыми резервами и укрепиться в Feste Burg духа.

Здесь-то мы и встречаем протянутую руку наших союзников, мыслителей Индии: ибо они сумели в течение столетий запереться в эту Feste Burg и отстаивать ее, тогда как мы, их братья по Великим Нашествиям, истощали силы, завоевывая остальную землю. Переведем дух! Залижем наши раны! Вернемся в гнездо Гималайских орлов! Оно ждет нас! Оно – наше! Мы, орлята Европы, не должны отказываться от своей истинной природы. Наша истинная природа – в этом гнезде, из которого мы когда-то вылетели; она – в тех, кто сумел сохранить ключи нашей башни – нашего Высшего Я. Мы вовсе не должны в ней замыкаться. Нам нужно лишь освежить свои усталые члены в великом внутреннем озере. Потом, успокоив лихорадку, с мускулами, налитыми новыми силами, вы вновь, если пожелаете, будете продолжать ваши Нашествия, друзья мои. Пусть, если таков Закон, начинается новый круг! Но сейчас необходимо, подобно Антею, прикоснуться к земле, прежде чем продолжать борьбу! Обнимите ее! Пусть наша мысль возвратится к Матери! Пейте ее молоко! Ее сосцы могут еще напитать все народы земли.