Томас Метцингер - Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго

Феноменологически общее множество обеспечивает ощущение сходства, то есть ощущение, что мы представляем собой часть большой социальной группы подобных нам личностей. Мы переживаем его всякий раз, когда встречаемся с другими. Сталкиваясь с чужим интенциональным, целенаправленным действием, мы переживаем специфическое феноменальное состояние обоюдного точного согласования намерений. Это феноменальное состояние и порождает странное чувство близости с другим индивидом, вызванное тем, что намерения наблюдающего и наблюдателя совпадают. Кажется, это важный компонент того, что называют эмпатией.

Функциональный уровень можно охарактеризовать в терминах телесной симуляции наблюдаемых действий или эмоций и ощущений. Я сейчас подойду к этому более детально.

Субличностный уровень состоит из активности ряда зеркальных нейронных цепей. В свою очередь активность этих зеркальных нейронных цепей тесно связана с многоуровневыми изменениями телесных состояний. Мы видели, что зеркальные нейроны создают мультимодальное общее пространство действий и намерений. Последние данные показывают, что аналогичные нейронные сети производят мультимодальные эмоциональные и очень чувствительные «мы-центричные» пространства. Проще говоря, всякий раз, когда мы вступаем в отношения с другими людьми, мы автоматически вступаем в «мы-центричное» пространство, где используем ряд неявных, но твердых убеждений относительно другого. Это неявное знание позволяет нам прямо понимать, что делает другой, зачем или почему он или она это делает и что он чувствует по поводу конкретной ситуации.

Метцингер : Вы говорите еще о «телесной симуляции». Что в точности это значит? Бывает ли еще и «бестелесная симуляция»?

Галлезе: Понятие симуляции используется в различных областях и часто с разными, не всегда перекрывающимися значениями. Симуляция представляет собой функциональный процесс, обладающий определенным репрезентационным содержанием и обычно фокусирующийся на возможных состояниях целевого объекта. В философии сознания понятие симуляции использовалось защитниками «теории симуляции о чтении мыслей». У них оно характеризует притворное состояние, которое принимает аттрибутатор для понимания чужого поведения. Я имею в виду, что мы используем свой разум для того, чтобы поставить себя на мысленное место другого.

Я называю симуляцию телесной, чтобы подчеркнуть обязательность, автоматичность, бессознательность, дорассудочность и неинтроспективность процесса. Прямая форма переживаемого понимания другого, обоюдная интенциональная настройка, достигается активацией общей нейронной системы, лежащей в основе того, что делает и чувствует другой и что делаем и чувствуем мы. Этот механизм моделирования и есть то, что я называю «телесной симуляцией».

Паралельно с отдаленным сенсорным описанием наблюдаемых социальных стимулов в наблюдателе возникает внутренняя репрезентация телесных состояний, связанная с действиями, эмоциями и ощущениями таким образом, как если бы он выполнял сходные действия или переживал сходные эмоции и ощущения. Вероятно, что нейронным коррелятом этого механизма является система зеркальных нейронов. Посредством общего нейронного состояния, реализованного в двух разных физических телах, «другой-объект» превращается в «другое Я». Неудовлетворительная интенциональная настройка, вызванная отсутствием телесной симуляции, возможно, сможет объяснить некоторые социальные проблемы аутичных личностей.

Должен добавить, что, вопреки мнению многих ученых, занимающихся изучением познания, социальное познание является не только социальным метапознанием, то есть явным мышлением о психическом содержании чужого сознания посредством абстрактных репрезентаций. Мы, безусловно, можем объяснять поведение других, используя сложную и изощренную способность к ментализации. Моя мысль состоит в том, что в большинстве случаев повседневного взаимодействия мы в этом не нуждаемся. У нас есть куда более прямой доступ к переживаниям другого. Это измерение социального познания заключено в теле, которое и служит посредником между мультимодальным практическим знанием о наших телесных ощущениях и тем, как мы воспринимаем других. Поэтому я и называю симуляцию «телесной» – не только потому, что она реализуется в мозгу, но и потому, что использует уже существующую в мозге модель тела и таким образом ссылается на непропозициональные формы самопредставления, которые также позволяют нам пережить то, что переживает другой.

Метцингер: Витторио, какова, согласно лучшим современным теориям, разница между социальным познанием низших обезьян или шимпанзе и социальным познанием человека?

Галлезе: Согласно традиционному взгляду на социальное познание, человек способен понимать чужое поведение в терминах собственных психических состояний – намерений, убеждений и желаний, – используя так называемую народную психологию. Способность приписывать другим психические состояния называют «теорией разума». Принято считать, что приматы, включая человекообразных обезьян, не полагаются на приписывание психических состояний сородичам.

Это мнение очерчивает резкое различие между всеми видами, ограниченными толкованием поведения, и человеком, использующим другой уровень объяснений, – толкование мыслей. Однако далеко не очевидно, что эти два образа действий совершенно независимы друг от друга. Как я уже говорил, мы в социальных отношениях редко полагаемся на выраженные в словах интерпретации. Наше понимание социальной ситуации чаще всего мгновенно, автоматично и почти рефлекторно. Поэтому я счел бы слишком смелым утверждение, что социальное познание – это только наша способность размышлять о реальных намерениях, определяющих поведение другого. Еще менее очевидно, что в понимании чужих намерений мы используем когнитивную стратегию, совершенно не связанную с предсказанием последствий наблюдаемого поведения. Вероятно, для объяснений социальных отношений используется слишком много так называемых «пропозициональных установок» народной психологии, как, например, убеждения и желания. Как подчеркивает Джерри Брунер: «Когда все идет как должно, в нарративе народной психологии нет надобности» 18.

Далее, последние данные доказывают, что пятнадцатимесячный младенец уже распознает ложные убеждения. Эти результаты наводят на мысль, что типичные аспекты чтения мыслей, такие как приписывание другому ложных убеждений, можно объяснить на основе механизмов низшего уровня, развивающихся задолго до полноценного овладения языком.

Общепринятый в науке о социальном познании подход «все или ничего» с поиском воображаемого Рубикона, и, чем шире, тем лучше, – весьма спорен. Пытаясь понять наши социально-познавательные способности, не следует забывать, что они возникли в результате долгого эволюционного процесса. А потому возможно, что различные с виду когнитивные стратегии основаны на общих функциональных механизмах, которые в ходе эволюции усложнились и экзаптировались для поддержания новых когнитивных умений, возникших под давлением новых социальных и природных условий. Прежде чем делать уверенные заключения о способностях нечеловеческих видов читать мысли, следует подробно изучить методологические проблемы, связанные с видоспецифичными спонтанными способностями и внешней средой.