Array Коллектив авторов - Русская философия смерти. Антология

Для раннего творчества Н. М. Бахтина характерна органическая близость русской религиозно-философской мысли рубежа XIX–XX вв. и философии немецкого неокантианства. В публикуемых текстах, создававшихся в 1920-е годы, сочетаются идеи В. С. Соловьева и Г. Зиммеля, переосмысленные в своем ключе. Стиль литературно-философских размышлений Н. М. Бахтина определяет ориентация на устоявшуюся традицию «философских разговоров», восходящую еще к «сократическим диалогам» Платона и философским эссе английского и французского Просвещения. В полилоге «Во славу смерти» ощущается подражание «Пиру во время чумы» А. С. Пушкина. Основные идеи Н. М. Бахтина во многом перекликаются с ранними философскими работами М. М. Бахтина («Искусство и ответственность», «Пространственная форма героя» – раздел большой работы «Автор и герой в эстетической деятельности»).

Соч.:Четыре фрагмента // Звено. Париж, 1928. № 3. С. 133–138; Мережковский и история // Там же. 1926. № 136; Разговор о переводах // Там же. 1926. № 186; Антиномии культуры // Новый Корабль. Париж, 1928. № 3. С. 38–47; Беседа // Там же; Вера и знание // Звено. 1926. № 155. С. 3–4; Ф. Ф. Зелинский // Там же. 1926. № 162. С. 3–4; Философское наследие (публикация О. Е. Осовского) // М. М. Бахтин и философская культура XX века. СПб., 1991. (Проблемы бахтинологии. Вып. 1). Ч. 2. С. 122–135); 1995. Вып. 2. С. 315–358; Из жизни идей: Статьи. Эссе. Диалоги / Сост., послесл., комм. С. Р. Федякина. М., 1995.

Лит.: Эджертон В., Оксман Ю. Г., Лопатто М. И. Н. М. Бахтин и вопрос о книгоиздательстве «Омфалос»: (Переписка и встречи с М. М. Лопатто) // Пятые Тыняновские чтения. Рига., 1990. С. 221–244; Осовский О. Е.

1) «Неслышный диалог»: Биографические и научные созвучия в судьбах Николая и Михаила Бахтиных // М. М. Бахтин и философская культура XX века: (Проблемы бахтинологии. СПб., 1991. Вып. 1. Ч. 2. С. 43–51);

2) Николай Бахтин на страницах журнала «Звено» (1926–1928) // Культурное наследие российской эмиграции. 1917–1940 / Ред. Е. П. Челышев и Д. М. Шаховской. М., 1994. Т. 2. С. 167–181; Грибанов А. Б. Н. М. Бахтин в начале 1930 гг.: (К творческой биографии) // Шестые Тыняновские чтения. Рига; М., 1992. С. 256–262; Кознина О. Русские в Англии. М., 1997. С. 162–174; Устинов А., Гардзонио Парижские годы Н. М. Бахтина // Тыняновский сборник. Рига, 1998. Вып. 10. С. 574–590; Топоров В. Н. Памяти Николая Михайловича Бахтина: Предспорт, спорт и спорт XX века // В поисках «балканского» на Балканах / Ред. А. Плотникова и др. М., 1999; Christian R. F. 1) Some Unpublished Poems of Nicolas Bachtin // Oxford Slavonic Papers. New Series, 1977. Vol. 10. P. 107–119; 2) Nicholas Bachtin and Mikhail Lopatto: A Friendship Renewed // The Wider Europe / ed. J. A. Dunn. Nottingham, 1992. P. 1–14; Тиханов Г. 1) Бахтины в Англии: Дополнения к биографии Н. М. Бахтина и к истории восприятия М. М. Бахтина // Тыняновский сборник. Рига, 1998. Вып. 10; 2) Н. Бахтин в Оксфордском университетском Русском клубе: Три записи (1934–1946) // Slavonica, 1999. Vol. 5. P. 17–23; 3) Nicolai Bakhtin: Two Letters to Mikhail Lopatto (1924) and Autbiographical Fragment // Oxford Slavonic Papers. New Series. 1998. Vol. 31. P. 68–86; 4) Misha and Kolja: Thinking the (Br) other // Диалог. Карнавал. Хронотоп. М., 2001. № 3. С. 135–159.

Печатается по первой публикации: Звено. Париж. 1928. № 3. С. 133–138. Есть вариант на англ. языке: Bachtin N . In praice of death // Bacthin N. Lectures and essays. Birmingham, 1962. P. 143–145. См.: Бахтин Н. Из жизни идей… С. 60–62.

1. «веселая мудрость» – отсылка к ницшеанской традиции, отмеченной в философской публицистике словосочетанием последнего «веселая наука».

2. Ср. у М. Бахтина в публикуемых фрагментах: «Память о законченной жизни другого владеет золотым ключом эстетического завершения личности».

3. «…ибо у обеих сестер»… – см. эту реплику на фоне таких красноречивых заглавий, как «Сестра моя жизнь» Б. Пастернака и «Смерть – гордая сестра» Т. Вулфа (Иностранная литература. М., 1971. № 7. С. 151–221).

…вырастает изнутри… – ср. в «Софиологии смерти» С. Булгакова: «Смерть должна быть понята не отрицательно, как некий минус мироздания, но положительно, как вытекающая из самого его основания».

Существенным дополнением к рассуждениям Н. Бахтина о смерти может послужить фрагмент «Сожжение и бальзамирование трупов», опубликованный в «Звене» за 1928 год (№ 3. С. 133–138): «Если собственное тело для нас есть прототип всех форм, то характер нашего восприятия формы вообще всецело предопределен тем, как мы ощущаем свое тело. Это ощущение косвенно обнаруживается в нашем отношении к тому, что было и перестало быть телом – к трупу.

Поэтому тип погребения, свойственный данной культуре, – ключ к искусству этой культуры. И здесь два предельных типа – это сожжение и бальзамирование; они предполагают два совершенно несоизмеримых чувствования тела и формы.

При известном усилии мы еще можем соприкоснуться с эллинским чувствованием: наш внутренний опыт, который заставляет нас предавать умерших медленному тлению в Земле, в некоторых отношениях соприкасается с их опытом.

Но бальзамирование – этот странный суррогат вечности – нам всецело и до конца чуждо.

Только наполненная форма , т. е. осуществленная и питаемая изнутри, – воспринималась эллином как форма. Она не облекает , но раскрывает то, что за нею. То есть она не просто оболочка , не поверхность , а напряженная граница жизни.

«Трупы отвратительнее навоза», – говорит Гераклит. Почему? Потому, что даже навоз правдиво и адекватно выражает то, что он есть: разложение, нисхождение в материю. А труп лжет: он все еще хранит кощунственное подобие того, кто жил, словно выдает себя за него. Но под застывшими чертами, которые остались те же, хаос уже вступил в свои права.

Форма трупов потому должна быть насильственно разрушена, предана веселому своеволию огня, что она – лживая оболочка небытия.

Но именно эту оболочку, которая для эллина «хуже навоза», насильственно закрепили египтяне, обрекая вечности лживый двойник. Здесь тело – лишь поверхность, лишь совершенный футляр <���…>, который сбросила с себя душа и который надо приберечь в сохранности на случай ее возвращения.

Итак, бальзамирование трупов (т. е. закрепление во времени пустой формы) мыслимо лишь при полном отсутствии чувства плоти, живой, хрупкой, текучей, материальности тела, – его сплошной духовности. Здесь тело должно было восприниматься не изнутри и динамически, но извне, статически и созерцательно.

Спасти, остановить, удержать пространственные очертания предмета – это побуждение привело египтян к бальзамированию; из него же должно было вырасти и их искусство.

Заранее ясно, что для них и в художественном материале должна быть существенна не его хрупкая плоть (как для эллинов), но его поверхность; что при выборе материала должен стать решающим признак устойчивости, длительности, прочности; что искание временной длительности должно проецироваться в пространство, как тяготение к огромному <���…>» (М. Бахтин и философская культура XX века: (Проблема бахтинологии). СПб., 1991. Вып. 1. Ч. 2. С. 125–126).