Г Шпет - Эстетические фрагменты

В структуре слова - новый предметный момент, не чувственного восприятия, а умственного, интеллектуального. Слово теперь относится не к чувственной, а к интеллектуальной данности. Слово указывает теперь на нечто презентирующее, достигаемое не по указательному персту, не по чувственной, а по интеллектуальной интуиции. То, на что теперь указывает слово, подразумевается под ним, под словом подразумевается предмет. Его подразумевает N, и его подразумеваем мы; он его "имеет в виду", и мы его "имеем в виду".

Подразумевание и подразумеваемое не надо смешивать с уразумением и уразумеваемым, что относится уже к смыслу, к семантическим функциям и к семантической предметности (не онтической и формальной, не рассудочной, а "материальной", разумной). Подразумевание - не понимание, а только понятие, как по-ятие, схватывание, объятие, конципирование, имение в виду. Ничего - о содержании и значении-смысле, только об объеме и форме - если и о значении, то только в смысле "места" в какой-то формальной же системе.

Говорим: "подразумевается" - не субъектом-лицом, не N, не "нами", а самим словом и в самом слове. "Подразумевается" то, к чему слово относится "само", абсолютно независимо от высказывающего, переживающего, от N веселого или грустного, N скучного или озорника, N скептического или цинического, N лгуна или невежды.

"Предмет" подразумеваемый есть только некоторый пункт внимания, "нечто", задаваемая тема. Выполнение, осуществление (по содержанию), разработка темы есть дело дальнейшее, предполагающее новые данности, новые функции, новые углубления и "ступени". Предмет только вопрос, даже загадка, x, условия для раскрытия коего еще должны быть даны и постигнуты какими-то другими способами.

Говорят, что под словом или за словом подразумевается "понятие". Можно, конечно, - лишь бы под понятием подразумевался "предмет" как он характеризован, а не "представлялось" "переживание". Лучше, во избежание этой передержки, называть понятием само слово в его форме терминированной, в отличие от формы "обыденного" и "поэтического" словоупотребления, и в его функции именно понятия, как по-ятия, конципирования, подразумевания. Понятие, тогда, есть слово, поскольку под ним нечто (предмет) подразумевается.

Часто смешивают "предмет" и "вещь". И действительно, вещь есть предмет реальный и предмет есть вещь идеальная. Но именно эти терминирующие эпитеты: реальный и идеальный - показывают направление, в котором их нужно различать. Всякая действительно, эмпирически, реально существующая вещь, реальное лицо, реальное свойство, действие и т.п. суть вещи. Предметы - возможности, их бытие идеальное. Сказать, например, что число ( есть "вещь математическая", не бессмысленно, если только подразумевать: число (, - 1, i или эллипсоид, псевдосферическая поверхность и т.д. суть "вещи идеальные", только возможные (по принципу противоречия), мыслимые. Очевидно - злоупотребление терминами в метафизике, когда "идеальная вещь", возможная, мыслимая, объявляется вещью "реальной". Реализация идеального, как сказано, сложный процесс раскрытия смысла, содержания - перевод в эмпирическое, единственно действительное бытие, - а не пустопорожнее гипостазирование, т.е. со стороны предметной взращивание капусты в облаках, со стороны функций - шлепанье губами.

Но именно потому, что предмет может быть реализован, наполнен содержанием, овеществлен, и через слово же ему будет сообщен также смысл, он и есть формальное образующее начало этого смысла. Предмет группирует и оформляет слово как сообщение и как высказывание вообще. Он держит в себе содержание, формируя его со стороны семасиологической, он "носитель" смысла, и он переформирует номинальные формы, скрепляет их, утверждает, фиксирует. Если бы под словом не подразумевался предмет, сковывающий и цементирующий вещи в единство мыслимой формы, они рассыпались бы под своим названием, как сыпется с ладони песок, стоит только сжать наполненную им руку.

Предмет есть подразумеваемая форма называемых вещей, конкретная тема, поскольку он извлекается из-под словесно-номинальной оболочки, но не отдирается от нее. И предмет есть сущий (в идеальной возможности) носитель свойств, качеств, существенных, атрибутивных, модальных, поскольку он берется отвлеченно от словесного своего обличия, от словесного знака его идеального достоинства. Предмет есть объект и субъект вместе; он есть формально и materia circa quam и materia in qua. И только materia ex qua дается не через подразумевание, а через новую функцию в восприятии слова.

Сфера предмета есть сфера чистых онтологических форм, сфера формально-мыслимого.

В

Было сказано, что N, называя "вещи", подразумевает под названием "предмет", "схватывает" его, "постигает", "ймет" или "объемлет", "конципирует". А за N то же делаем и мы, воспринимая "название". Может показаться, что "подразумевание" и "конципирование" - акты не обоюдные в данном случае, а лишь взаимные: например, N "подразумевает", а мы "конципируем". Чтобы не создавать из этого ненужного затруднения, достаточно только сослаться на то, что N, называя нечто нам, тем самым называет его и для себя и только с этого момента и начинает "подразумевать" и "конципировать". Следовательно, акты эти, действительно, обоюдные, а не взаимные.

Но есть в этом сомнении другая, более интересная сторона. Если подразумевание идет через название, то не является ли конципирование чистым постижением предмета? Или, обратно, быть может, конципирование возможно только через название, а подразумевание может быть и чистым?

Это - вопрос о чистом предмете как чистом мыслимом. Его запутали с двух сторон, и запутывают еще больше, когда хотят для обеих сторон непременно однородного решения. Чистота предмета есть (a) чистота от чувственного содержания, (b) чистота от словесной формы (или формулы).

(a) Как мыслимый он конечно и необходимо должен быть чист от чувственного, в противном случае мы должны были бы допустить, что мы и мыслим чувственно, т.е., примерно, бодрствуя спим. Логически ясное расчленение запутывают, однако, генеалогическим любопытством.

И чем бы современные мудрецы отличались от костлявых логиков - потому что им мало отличать себя от обычных смертных, - если бы они не вопрошали о "происхождении"? Образуется порода людей, завинчивающих свое глубокомыслие на том, чтобы не понимать, что говорит N, пока им неизвестно, каких родителей N сын, по какому закону он воспитан, каковы его убеждения и пр<����оч.>. Беда в том, что и тогда, когда они все это знают, они все-таки ничего не понимают, потому что их всегда раздирает на крошечные части сомнение, не лжет ли правдивый М в данном случае и не говорит ли правду лгун N в этом случае? В результате выходит, например, что никогда нельзя понять Гамлета, потому что неизвестно, верил Шекспир в Бога, когда сочинял свою пьесу, или не верил, пил он в то время Лиссабонское или простой стаут, предавался любостяжанию или смирялся душою, каялся и ставил свечки за упокой безвременно усопших любостяжателей. Или, на другой пример, вы думаете, что мчатся тучи, закружились бесы, и значит, что бесы мчатся и вьются, но это только ваша наивность, никаких бесов в природе не бывает, и генетическое глубокомыслие раскрывает вам глаза на истину - то - теща (родилась в таком-то году) утомленного (причины нейрастенические) поэта (кровь направления по компасу ЮЮВ) шелестит над его ухом (любил Моцарта, не понимал Баха) неоплаченными (на сумму 40.000 рублей ассигнациями) счетами (фирмы и их адреса).