Г Шпет - Эстетические фрагменты

Хотя бы совершенно условно, символ - знак в смысле "слова" как знака других слов, прямо (или метафорически) называющих "вещь" (процесс, признак, действие). Следовательно, символ есть sui generis suppositio. Поэтому слово, с другого конца, есть прообраз всякого искусства. Поэтому же и его структура - исчерпывающе полна и составляет тип всякого эстетического предмета. Искусство - модус действительности, и слово - архетип этой действительности, недействительной действительности.

В итоге, символизм принципиально есть утверждение прав искусств. Исторически символизм - время всяческих реставраций и стилизаций. У нас, напр<����имер>, - классицизма, архаизма (славянизма), романтизма, народничества. Но нам теперь, сейчас, не реставрации нужны, а Ренессанс.

Через символизм Европа спасала себя от несерьезности, праздности, утилитарности, варварства, восточной мудрости: стилизовался сам Восток, стилизовали японцев и других варваров, даже дикарей и вообще низкорожденных, для того только, чтобы их европейски облагородить. В примитив только играли, потому что нужно было на место смешного поставить веселое, на место нелепого - умное, незабываемого Сезанна - на место позабытого Гокусая. И если в наше время уже истлели в памяти разные Альтенберги, Товоте, Шницлеры и им подобные, то разве не затем. чтобы подчеркнуть провинциальное безвкусие еще существующей способности к "чтению" какого-нибудь Рабиндраната Тагора?

В борьбе за право искусства, за "веселую науку" Европа потеряла стиль. Стиль сделался вопросом не осуществления, а только изучения. Стилизация замещала школы мастерства. Дисциплина хорошего воспитания исчезла; парикмахеры и портные заменили собою гувернера; коммивояжер вкладывал прейскурант торгового дома в обложку Готского Альманаха. Так случилось, что в эпоху техники был утерян секрет техники, не бывший, однако, секретом для веселых мастеров серьезного цеха.

Реализм также существенное свойство искусства. Требование формы исходит от содержания. Содержание без формы есть чистая страдательность. Содержание страждет формы и страдает без нее, как страдает само от себя все отвратительное, как страдает душа "сама по себе", лишенная тела, отвратительная. Формы без содержания составляют предмет не творчества, а собирания, коллекционирования - музыканты в поэзии, напр<����имер>, коллекционеры, бездомны, их домашний очаг - уют музея, они спят, едят, любят и делают прочее в магазинах старого платья. Одно содержание, без формы, есть стихия природы и души - отвратительность и ложь духовная, логическая, эстетическая в культуре, ибо и культура - рождение, преображение и Возрождение духа - есть для природы ложь нравственная.

Реализм, если он - не реализм духа, а только природы и души, есть отвлеченный реализм, скат в "ничто" натурализма. Только дух в подлинном смысле реализуется - пусть даже материализуется, воплощается и воодушевляется, т.е. осуществляется в той же природе и душевности, но всегда возникает к реальному бытию в формах культуры. Природа просто существует, душа живет и биографствует, один дух наличествует, чтобы возникать в культуру, ждет, долготерпит, надеется, все переносит, не бесчинствует, не превозносится, не ищет своего. Христианская метафора духа - любовь. Смешно и жалко слушать, когда христиане говорят о любви: рассуждение слепого о цветах, глупого об уме, лжеца о правде, теософа о мистике, кастрата о брачных радостях. Утверждение, что любовь есть источник - и притом особенно глубокий и плодотворный - познания, творчества, красоты, так же истинно, как было бы истинно заверение, что плакучие ивы - источник полноводия озера, к которому они склоняются и в которое они роняют свои слезы. Дух - источник всяческого, в том числе и любви.

Дух - не метафизический Сезам, не жизненный эликсир, он реален не "в себе", а в признании. "В себе" он только познается, в себе он только идея. Культура, искусство - реальное осуществление, творчество. Дух создается. Без стиля и формы - он чистое и отвлеченное не-бытие. Реализм есть реализация, а не бытие. Познать реальное, узнать идею и осуществить ее - таков путь от Возрождения к стилю. Когда-то он еще будет? Наша теперь задача - только Возрождение. Потому-то нужнее теперь учитывать признаки, чем заботиться о стиле. Стиль сам придет, нечаянно, когда, быть может, устанем ждать; Дух ждать не устанет, он переждал христианство, переждет и теперешний послехристианский разброд. Но мы-то сами, конечно, уже устали. Недаром умы наших современников иссушаются восточною мудростью, недаром нас оглушает грохот теософической колесницы, катящей жестокую Кали, недаром беснуются ее поклонники, душители разума. Это - их последнее беснование. Обреченная ими жертва - искупление готового родиться нового духа. Эта жертва - дорогое для разума, но не законное его детище - европейская метафизика. Ей будет сооружена гробница в новом стиле, ее соорудит возрожденный разум - в законных уже формах реализации духа. Новый реализм, реализм выраженный, а не реализм быта, будет выражением того, что есть, а не того, что случается и бывает, того, что действительно есть, а не того, что кажется.

Распад и новое рождение

Дифференциация - новое рождение и рост, центростремительность до пресыщения, до напряженности, не выдерживающей сжатия внутренних сил и разрешающейся в систему новых центров, отталкивающихся друг от друга, самостоятельно способных к новым конденсациям и к новым дифференциациям. Сперва - концентрация жизни, затем разметывание кругов: разлетаются каждый со своим центром, хранящим в себе только воспоминание о некогда общном, едином пра-центре. Творчество - подражание ((...(((((() по воспоминанию (?(?((((((). Поэтому подражание никогда не есть копирование. Воспоминания не было бы, если бы не было забывания. Забывание - кнут творчества, оно вздымает на дыбы фантазию. Парящий в пространствах фантазии "центр" напрягается до способности нового рождения, расслоения сконцентрировавшегося, дифференциации.

Из распада ничего не вырастает. Распад - голодание, когда жизнь поддерживается питанием на счет организма, самоедство организма. Распад гниение. Его продукт и его назначение - удобрение.

Распад исключает смерть, потому что это есть механизм, кругообращение вещества, сохранение материи. Нет смерти, следовательно, нет и нового рождения - сохранение на место созидания. Смерть - маска творчества, домино любви. Смертный брак - тайна, мистерия рождения и творчества. Любовь и непосредственно за нею - через столько-то часов или месяцев - рождение есть иллюзорное творчество. Настоящее творчество - из ничего, следовательно, в промежуток между любовью и рождением входит смерть. Вот - те часы и месяцы "между" - часы и месяцы ожидания. Новое рождение поджидает ветхую смерть. Смерть - взрыв, революция, разрушение. Рождение - тишина, покой, единственный и неустойчивый миг равновесия, после которого начинается рост, напряжение, конденсация. Муки родов - образ, как "восхождение солнца", также - propter hoc ergo post hoc. А в действительности - муки смерти, движение земли вокруг солнца, post mortem ergo propter mortem. В матернем чреве смерть, ничто - там, где была жизнь; в солнечном мире - новое рождение, нечто из ничего.