Георгий Гурджиев - Всё и вся. Рассказы Вельзевула своему внуку

Профессиональные писатели обычно начинают такие предисловия обращением к читателю, полным всяких напыщенно-высокопарных и, так сказать, «сладких» и «высших» фраз.

Только в одном я последую их примеру и также начну с такого обращения, но постараюсь не делать его очень «сахарным», как они обычно делают, главным образом из-за своего вредного мудрствования, которым щекочут чувствительность более или менее нормального читателя.

Итак…

Мои дорогие высокочтимые, решительные и, конечно, очень терпеливые господа и мои многоуважаемые, очаровательные и беспристрастные дамы, – простите меня, я пропустил самое главное – и никоим образом не истеричные дамы!

Я имею честь сообщить вам, что, хотя, вследствие обстоятельств, возникших в одну из последних стадий процесса моей жизни, я теперь собираюсь писать книги, однако в течение всей своей жизни никогда не писал не только книг или различных так называемых «поучительных статей», но даже не написал письма, в котором нужно было непременно соблюдать то, что называется «грамматичностью», и, следовательно, хотя я теперь собираюсь стать профессиональным писателем, однако, не имея никакой практики ни в отношении всех принятых профессиональных правил и приемов, ни в отношении того, что называется «литературным языком хорошего тона», я вынужден писать совсем не так, как обычные «патентованные писатели», к манере письма которых вы, по всей вероятности, привыкли как к своему собственному запаху.

По моему мнению, беда в настоящем случае главным образом в том, что еще в детстве в вас был заложен и теперь пришел в идеальное соответствие с вашей общей психеей великолепно действующий автоматизм для восприятия всяких новых впечатлений, благодаря каковому «благодеянию» вы теперь, в течение своей ответственной жизни, не имеете надобности делать вообще никакого индивидуального усилия.

Откровенно говоря, лично я усматриваю главное в моем признании не в недостаточности моих знаний всех писательских правил и приемов, а в том, что не владею тем, что я назвал «литературным языком хорошего тона», который непременно требуется в современной жизни не только от писателей, но также от каждого простого смертного.

Что касается первого, то есть недостаточности моего знания различных писательских правил и приемов, меня это не очень беспокоит.

И это меня не очень беспокоит потому, что такое «невежество» теперь уже в жизни людей также в порядке вещей. Такое благодеяние возникло и процветает сейчас повсюду на Земле вследствие той новой необычайной болезни, которой последние двадцать-тридцать лет по той или иной причине заболевает особенно большинство тех представителей всех трех полов, которые спят с полуоткрытыми глазами и чьи лица являются во всех отношениях плодотворной почвой для всяких прыщей.

Эта странная болезнь проявляется в том, что, если больной в какой-то мере грамотен и его рента выплачивается за три месяца вперед, он (она или оно) непременно начинает писать или какую-нибудь «поучительную статью», или целую книгу.

Хорошо зная об этой новой болезни людей и ее эпидемическом распространении на Земле, я, как вы должны понять, имею право предположить, что вы приобрели, как сказали бы ученые медики, «иммунитет» к ней и что вы поэтому не будете явно возмущаться моим незнанием писательских правил и приемов.

Понимание этого мною побуждает меня сделать центром тяжести моего предостережения свое незнание литературного языка.

В оправдании себя, а также, возможно, чтобы уменьшить степень осуждения вашим бдительным сознанием моего незнания этого языка, необходимого в современной жизни, я считаю нужным сказать, со смирением в сердце и щеками, залитыми краской стыда, что, хотя меня тоже в детстве учили этому языку и даже хотя некоторые из моих старших, готовивших меня к ответственной жизни, постоянно заставляли меня, «не жалея» никаких запугивающих средств, «заучивать наизусть» множество различных «тонкостей», которые в своей совокупности составляют эту современную «усладу», однако, к несчастью, разумеется, для вас, из всего того, что я учил тогда наизусть, ничто не задержалось и абсолютно ничего не дожило до моей теперешней писательской деятельности.

И ничто не задерживалось, как совсем недавно мне стало ясно, не по моей вине и не по вине моих бывших уважаемых и неуважаемых учителей, а все эти труды пропали зря вследствие одного неожиданного и совершенно исключительного события, которое произошло в момент моего появления на Божьей Земле и которое состояло в том – как объяснил мне, после весьма длительного так называемого «психо-физико-астрологического» исследования, один хорошо известный в Европе оккультист, – что в тот момент через пробитую нашей сумасшедшей хромой козой дыру в оконном стекле проникали звуковые вибрации, возникавшие в соседском доме от фонографа Эдиссона, а у повивальной бабки во рту была таблетка, пропитанная кокаином германского производства, и притом не «эрзацем», и она сосала эту таблетку под эти звуки без надлежащего удовольствия.

Мое теперешнее положение возникло не только из-за этого события, редкого в повседневной жизни людей, но также потому, что в дальнейшем, в своей подготовительной и зрелой жизни – как, должен признаться, я сам догадался после долгих размышлений по методу немецкого профессора, герра Штумпзиншмаузера – я всегда, как инстинктивно, так и механически, а иногда даже сознательно, то есть принципиально, избегал пользоваться этим языком для общения с другими. И из-за такого пустяка, а может быть и не пустяка, я проявлял себя так опять-таки благодаря трем данным, сформировавшимся в моем составе в течение моего подготовительного возраста, о каковых данных я намереваюсь сообщить вам немного позже и в этой же первой главе своих писаний.

Как бы то ни было, все же действительным фактом, освещенным со всех сторон подобно американской рекламе, и фактом, который не могут изменить никакие силы, даже обладающие познаниями специалистов по «мартышкиному труду», является то, что, хотя я, которого очень многие люди недавно считали довольно хорошим учителем храмовых танцев, теперь вот стал профессиональным писателем и, конечно, напишу очень много – так как с детства мне было свойственно, когда «я делаю что-нибудь, делать этого много», – тем не менее, не имея, как вы видите, необходимой для этого автоматически приобретенной и автоматически проявляемой привычки, я буду вынужден писать все, что обдумал, на обычном, простом, повседневном, сложившемся в жизни языке, без всяких литературных ухищрений и без всяких «грамматических мудрствований».

Но горшок еще не полон!.. Ибо я еще не решил самый главный вопрос – на каком языке писать.