Оливер Буркеман - Антидот. Противоядие от несчастливой жизни

Однако стоит обратить внимание на то, что подход стоиков к счастью через отрицание забавным образом берет начало с наблюдения, которое одобрил бы и Норман Винсент Пил: когда речь идет о хорошем или плохом настроении, главное — наше собственное восприятие. Стоики указывали, что большинство из нас живут, заблуждаясь в том, что грустными, беспокойными или рассерженными нас делают определенные люди, ситуации или события. Когда коллега по работе раздражает вас своей бесконечной болтовней, вы полагаете, что источник вашего раздражения именно в этом сослуживце; если вам сообщают о болезни близкого родственника и вы огорчаетесь по этому поводу, разумно было бы считать, что ваше огорчение вызвала именно эта болезнь. Но присмотритесь повнимательнее, предлагают стоики, и вам придется убедиться в том, что сами по себе эти внешние явления нельзя считать «негативными», ведь ни одно явление вне вашего сознания не может быть названо позитивным или негативным по своей сути. Страдание обусловлено вашим отношением к этим вещам. Коллега не раздражает вас сам по себе — вы раздражаетесь, так как вам важно спокойно закончить работу. Даже болезнь родственника представляется бедой только потому, что вы полагаете, что близким вам людям лучше не болеть. (В конце концов, в мире ежедневно заболевают миллионы людей, и поскольку мы не думаем о большинстве из них, то и не огорчаемся по этому поводу.) По выражению римского императора и философа-стоика Марка Аврелия, «вещи души не касаются… а досаждает только внутреннее признание» . Мы привыкли считать огорчение однофазным процессом: нечто, происходящее во внешнем мире, вызывает такую реакцию в нашем внутреннем мире. На деле оказывается, что это двухфазный процесс: между внешним явлением и внутренним чувством существует наше убеждение. Если вы не считаете, что болезнь родственника — это плохо, расстроитесь ли вы, узнав о ней? Конечно, нет. Шекспир вложил в уста Гамлета фразу, достойную стоиков: «Нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым» .

Здесь не предполагается, будто отрицательные эмоции не существуют, или не имеют значения, или что их легко отбросить силой воли. Стоики не утверждают ничего подобного, а скорее анализируют механику возникновения всякого страдания, и речь идет о любых его видах. С такой точки зрения потеря дома, работы или любимого человека не является по своей сути печальным событием — это всего лишь событие. Вы вправе возразить: но если это действительно очень плохо? Без работы и дома можно погибнуть от голода и холода, и это ведь совершенно точно будет плохо, не так ли? Продолжим следовать той же неумолимой логике: что именно в первую очередь делает голод или холод бедствием? Ваше нежелание смерти. Такое же понимание эмоциональных механизмов, как сказал мне ведущий исследователь стоицизма А.А. Лонг [20] Anthony Arthur Long (р. 1937) — англо-американский историк и литературовед, член Британской академии, профессор Калифорнийского университета в Беркли. , лежит и в основе современной когнитивно-поведенческой терапии: «Там [в трудах стоиков] есть все. Особенно идея о том, что мы властны над своими суждениями, что наши эмоции определяются ими и что мы всегда можем остановиться и спросить себя: «Окружающие ли раздражают меня или это мое суждение о них?» По словам Лонга, он использовал такой же способ мышления для того, чтобы справляться с повседневными стрессами — например, с поведением других водителей на дороге. Действительно ли они вели себя «неправильно»? Или причиной возмущения становилось его представление о том, что они должны были поступать по-другому?

Это важная особенность. Как мы видим, и стоики, и адепты позитивного мышления считают, что именно наши взгляды становятся причиной наших страданий. Но далее наступают сущностные различия, которые особенно ярко проявляются в том, как каждая из этих школ мысли смотрит на будущее. Миссионеры оптимизма считают, что следует связывать со своим будущим максимум позитивных ожиданий, но это не такая уж хорошая идея, как кажется на первый взгляд. Вспомним хотя бы, что, как показали опыты Габриэллы Эттинген, концентрация на ожидаемом результате может подорвать ваши усилия по его достижению. В более общем смысле, как счел бы стоик, это не особенно удачный метод поддержания хорошего настроения.

Безграничный оптимизм по поводу будущего способствует лишь тому, что удар в случае неблагоприятного течения событий окажется гораздо сильнее.

Борясь с собой за исключительно позитивный взгляд на будущее, человек становится беззащитнее и в значительно большей степени подвержен страданию в случаях, когда дела начинают идти плохо (а это непременно будет случаться!). Видеть в окружающем только положительное — установка, которая требует постоянных усилий и нуждается в постоянной подпитке и поддержке, и если этого окажется недостаточно для того, чтобы противостоять неожиданному удару, последует неминуемый возврат к состоянию еще большего уныния и подавленности.

Вооруженные своей строгой рациональностью, стоики предлагают более элегантный, надежный и спокойный способ противостоять неприятностям: вместо того чтобы гнать прочь любые мысли о возможности худшего, они советуют активно работать с ними и изучать их самым подробным образом. А это подводит нас к важнейшему этапу негативного пути к счастью: психологическому маневру, который Уильям Ирвайн считает «главным приемом в арсенале стоиков». Он называет его «негативной визуализацией». Стоики несколько резче называли его «провидением недоброго».

Первая польза внимания к тому, насколько плохо могут пойти дела, очевидна. Психологи давно установили, что один из главных врагов человеческого счастья — эффект «гедонистической адаптации». Другими словами, неприятный и обыденный феномен того, как любой новый источник радости, от самых мелких вроде нового гаджета до таких крупных, как женитьба, постепенно становится привычным фоном нашей жизни. Мы привыкаем к нему, и он больше не приносит нам столько же удовольствия. Регулярно напоминая себе о том, что в любой момент есть риск лишиться какой-то из окружающих приятных вещей (а в конечном счете и всего этого — в момент смерти) можно отменить эффект адаптации. Мысль о возможности потери ценности снова возвращает ее в центр внимания и делает источником прежнего удовольствия. Эпитект сказал: «Испытывая привязанность к чему-то, относитесь к этому не как к неотъемлемой данности, а как к хрустальному сосуду или глиняному кувшину… когда целуете ребенка, брата или друга… вспоминайте о том, что любите смертного, который не принадлежит вам. Это дано вам сейчас, не навеки и не безраздельно, но подобно грозди винограда во время урожая». Целуя на ночь своего ребенка, продолжает он, думайте о том, что завтра он может умереть. Такой совет кажется циничным, но Эпитект неумолим: это заставит вас любить ребенка еще больше и вместе с тем смягчит для вас удар в случае, если нечто подобное случится.