Фридрих Ницше - Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей

(Канту казалась необходимой гипотеза «умопостигаемой свободы» {3} 3 «Умопостигаемый», нем.-лат. intelligibel, означает не столько способность понять то, что даётся нам в ощущениях (это Кант вообще отвергал), сколько способность вообразить, вывести логически то, чего нельзя ощутить эмпирически. Считая «нравственным» лишь того, кто придерживается правил морали сознательно, а не по душевному влечению («категорический императив»), Кант, в сущности, предоставлял свободу человеку лишь в его воображении. , чтобы снять с ens perfectum [9] существующего совершенства (лат.) . {4} 4 Ens perfectum [est] (лат.) — «сущее совершенно», важнейший постулат Канта о совершенстве существующего мира, в котором он сходится со всеми индийскими философиями (и расходится с большинством европейских). ответственность за данный характер этого мира, — одним словом, чтобы объяснить зло и грех: логика скандальная — для философа...)

Самый общий признак современной эпохи: невероятная убыль достоинства человека в его собственных глазах. Долгое время он вообще — средоточие и трагический герой бытия; затем он озабочен по меньшей мере тем, чтоб доказать своё родство с решающей и ценной в себе стороной бытия — так поступают все метафизики, желающие удержать достоинство человека верою в то, что моральные ценности суть кардинальные ценности. Кто расстаётся с Богом, тот тем крепче держится за веру в мораль.

Всякая исключительно моральная система ценностей (напр. буддийская) приводит к нигилизму : это грозит Европе! Думают обойтись одним морализмом, без религиозной основы; но это неизбежный путь к нигилизму. В религии отсутствует необходимость смотреть на нас самих как на творцов ценностей.

Вопрос нигилизма «зачем?» ведёт происхождение от нашей давней привычки, в силу которой цель казалась установленной, данной извне, как требование, — именно неким сверхчеловеческим авторитетом . После того, как мы разучились верить в этот авторитет, мы всё ещё, по старой привычке, ищем иного авторитета , который мог бы говорить с безусловностью и предписывать нам задачи и цели. Авторитет совести выступает теперь на первый план (чем мораль свободнее от богословия, тем она становится повелительнее) как возмещение утраты личного авторитета. Или авторитет разума . Или общественный инстинкт (стадо). Или, наконец, «история» с неким имманентным духом, — история, имеющая цель в себе, которой можно свободно отдаться . Мы хотели бы избегнуть необходимости воли, воления цели, риска самим ставить себе цель, хотели бы сложить с себя ответственность (мы приняли бы фатализм ). В конце концов, вот оно — счастье и, с некоторой долей тартюфства, счастье большинства .

Мы говорим себе:

1) определённая цель вовсе не нужна;

2) предусмотреть её невозможно.

Как раз теперь, когда нужна воля , причём в высшей мере её силы — она всего слабее и малодушнее . Абсолютное недоверие к организующей способности воли для целого .

Совершенный нигилист. — Глаз нигилиста идеализирует в сторону безобразия , творит предательство по отношению к собственным воспоминаниям: он пренебрегает ими, даёт им оставить его, осыпаться, он не ограждает их от той мертвенно-бледной окраски, которую бессилие разливает на всё далёкое и прошедшее. И то, чего нигилист не делает по отношению к себе самому, не делает он и по отношению к прошлому всего человечества: он пренебрегает им.

Нигилизм. Он может иметь двоякое значение :

a) Как знак повышенной мощи духа — активный нигилизм .

b) Как падение и регресс мощи духа — пассивный нигилизм.

Нигилизм — естественное состояние.

Он может быть показателем силы — мощь духа способна так возрасти, что ныне существующие цели («убеждения», символы веры) перестанут соответствовать ей (верование, в общем, именно и выражает собой принудительность некоторых условий существования , подчинение авторитету таких условий, при которых человеческое существо благоденствует, растёт, приобретает власть ...); с другой стороны нигилизм — показатель недостатка силы, способности вновь творчески поставить себе некую цель, вопросить некое «зачем», обрести новую веру.

Максимума относительной силы он достигает как насилие, направленное на разрушение: как активный нигилизм .

[Противоположностью его был бы усталый нигилизм, утративший наступательность; его знаменитейшая форма — буддизм, как пассивный нигилизм,] как знамение слабости: сила духа может быть так утомлена, истощена , что все дотоле существовавшие цели и ценности более не соответствуют ей и уже не вызывают веры к себе, — что синтез ценностей и целей (на котором покоится всякая мощная культура) распадается и отдельные ценности восстают одна на другую (разложение), — что только всё утешающее, целящее, успокаивающее, заглушающее выступает на передний план под разнообразными масками : религиозной или моральной, политической или эстетической и т. д.

Нигилизм есть не только размышление над «тщетностью!» и не только вера в то, что всё достойно гибели: он сам помогает делу, сам губит . Это, пожалуй, и не логично , но нигилист не верит в необходимость быть логичным... Сие — состояние сильных умов и воль: таковым же невозможно остановиться на «нет» как на отвлечённом приговоре, — «нет» как деяние вытекает из их природы. То, что приговором объявляется не имеющим права на существование, вслед за тем — уже действием приводится к несуществованию.

К генезису нигилиста. — Лишь поздно является мужество признать то, что, собственно говоря, уже знаешь. Только недавно я признался себе в том, что до сих пор был нигилистом, та энергия и беззаботность, с которой я успешно подвигался в своём нигилизме, заслоняла передо мной этот основной факт. Когда идёшь к какой-нибудь цели, то кажется невозможным, чтобы «бесцельность как таковая» была твоим основным догматом.

Пессимизм людей энергии: «Зачем?» , являющееся после страшной борьбы, даже победы. Есть нечто, в тысячу раз более важное , чем вопрос о том, хорошо ли нам или плохо — таков основной инстинкт всех сильных натур — а отсюда и отношение к вопросу о том, хорошо ли или плохо другим . Одним словом, возможна некая цель, ради которой без колебания приносят человеческие жертвы , идут на все опасности, берут на себя всё дурное, даже худшее: великая страсть .