неизвестен Автор - Человек (Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии)

- Безусловно.

- Оба начала превосходно оберегали бы и всю душу в целом, и тело от внешних врагов: одно из них - своими советами, другое - вооруженной защитой; оно будет следовать за господствующим началом и мужественно выполнять его решения.

- Это так.

- И мужественным, думаю я, мы назовем каждого отдельного человека именно в той мере, в какой его яростный дух и в горе, и в удовольствиях соблюдает указания рассудка насчет того, что опасно, а что неопасно.

- Это верно.

- А мудрым - в той малой мере, которая в каждом главенствует и дает эти указания, ибо она-то и обладает знанием того, что пригодно и каждому отдельному началу, и всей совокупности этих трех начал.

- Конечно.

- Рассудительным же мы назовем его разве не по содружеству и созвучию этих самых начал, когда и главенствующее начало, и оба ему подчиненных согласны в своем мнении, что разумное начало должно управлять и что нельзя восставать против него?

- Действительно, рассудительность - и государства, и частного лица - не что иное, как это.

- Но и справедливым будет человек, как мы уже часто указывали, именно вследствие этого и как раз таким образом.

- Всенепременно.

- Что же? Не видится ли нам смутно, что справедливость может оказаться чем-то иным, а не тем, чем мы признали ее в государстве?

- По-моему, нет.

- Если в душе у нас еще есть какое-то сомнение, мы можем полностью его рассеять, приведя примеры из обыденной жизни.

- Какие же?

- Если бы требовалось нам прийти к соглашению относительно нашего государства и подобного ему по своей природе отдельного человека, подобным же образом воспитанного, вот тебе пример: если такому человеку дать на хранение золото или серебро, можно ли думать, что он их украдет? Кто, по-твоему, станет считать, что такой человек может это сделать скорее, чем те, кто не таков, как он сам?

- Никто.

- Он в стороне от святотатств, краж, предательств, касаются ли они частного обихода - его личных друзей или же общественного - государственной жизни.

- Да, он от этого всего в стороне.

- И он, конечно, не вероломен в клятвах и разного рода соглашениях.

- Конечно.

- Прелюбодеяние, пренебрежение к родителям, непочитание богов - все это скорее подходит кому угодно другому, только не ему.

- Да, любому другому.

- А причиной всему этому разве не то, что каждое из имеющихся в нем начал делает свое дело в отношении правления и подчинения?

- Да, причиной это, а не что-либо другое.

- И ты еще хочешь, чтобы справедливость была чем-то другим, а не той силой, которая делает такими, а не иными как людей, так и государства?

- Клянусь Зевсом, я этого не хочу.

- Значит, полностью сбылся наш сон - то, о чем мы только догадывались: едва мы принялись за устройство государства, мы тотчас же благодаря некоему богу вступили, как видно, в область начала и образца справедливости.

- Несомненно.

- Значит, Главкон, неким отображением справедливости (почему оно и полезно) было наше утверждение, что для того, кто по своим природным задаткам годится в сапожники, будет правильным только сапожничать и не заниматься ничем другим, а кто годится в плотники - пусть плотничает. То же самое и в остальных случаях.

- Очевидно, это так.

- Поистине справедливость была у нас чем-то в таком роде, но не в смысле внешних человеческих проявлений, а в смысле подлинно внутреннего воздействия на самого себя и на свои способности. Такой человек не позволит ни одному из имеющихся в его душе начал выполнять чужие задачи или досаждать друг другу взаимным вмешательством: он правильно отводит [каждому из этих начал] действительно то, что им свойственно; он владеет собой, приводит себя в порядок и становится сам себе другом; он прилаживает друг к другу три начала своей души, совсем как три основных тона созвучия - высокий, низкий и средний, да и промежуточные тоны, если они там случатся; все это он связует вместе и так из множественности достигает собственного единства, рассудительности и слаженности. Таков он и в своих действиях, касаются ли они приобретения имущества, ухода за своим телом, государственных дел или же частных соглашений. Во всем этом он считает и называет справедливой и прекрасной ту деятельность, которая способствует сохранению указанного состояния, а мудростью - умение руководить такой деятельностью. Несправедливой деятельностью он считает ту, что нарушает все это, а невежеством - мнения, ею руководящие.

- Ты совершенно прав, Сократ.

- Ну что ж, - сказал я. - Если мы признаем, что определили справедливого человека и справедливое государство, а также проявляющуюся в них справедливость, то нам не покажется, думаю я, будто мы в чем-то слишком уж заблуждаемся.

- Не покажется, клянусь Зевсом.

- Стало быть, мы признаём это?

- Признаём.

- Пусть будет так. После этого, я думаю, надо подвергнуть рассмотрению несправедливость.

- Это ясно.

- Она должна заключаться, не правда ли, в каком-то раздоре указанных трех начал, в беспокойстве, во вмешательстве в чужие дела, в восстании какой-то части души против всей души в целом с целью господствовать в ней неподобающим образом, между тем как по своей природе несправедливость такова, что ей подобает быть в рабстве у господствующего начала. Вот что, я думаю, мы будет утверждать о несправедливости: она смятение и блуждание разных частей души, их разнузданность и трусость, и вдобавок еще невежество - словом, всяческое зло.

- Это все одно и то же.

- Стало быть, что значит поступать несправедливо и совершать преступления и, напротив, поступать по справедливости - все это, не правда ли, уже совершенно ясно, раз определилось, что такое несправедливость и что такое справедливость?

- А разве это определилось?

- Справедливость и несправедливость ничем не отличаются от здоровых или болезнетворных начал, только те находятся в теле, а эти - в душе.

- Каким образом?

- Здоровое начало вызывает здоровье, а болезнетворное - болезнь.

- Да.

- Не так ли и справедливая деятельность ведет к справедливости, а несправедливая - к несправедливости?

- Непременно.

- Придать здоровья означает создать естественные отношения господства и подчинения между телесными началами, между тем как болезнь означает их господство или подчинение вопреки природе.

- Это так.

- Значит, и внести справедливость в душу означает установить там естественные отношения владычества и подвластности ее начал, а внести несправедливость - значит установить там господство одного начала над другим или подчинение одного другому вопреки природе.

- Совершенно верно.

- Стало быть, добродетель - это, по-видимому, некое здоровье, красота, благоденствие души, а порочность - болезнь, безобразие [позор] и слабость.