Карлос Кастанеда - Второе кольцо силы

Она дала им неразборчивую команду, и они сели на скамейку, прямо позади нее. Фактически она заслоняла их от меня своим телом.

Она снова повернулась лицом ко мне. У нее было исключительно серьезное выражение, но без капли мрачности или суровости. Она не улыбалась и, однако, она была дружественной. У нее были очень приятные черты лица: хорошей формы лицо, ни круглое, ни угловатое, маленький рот с тонкими губами, широкий нос, широкие скулы и длинные блестящие черные волосы.

Я не мог не заметить ее прекрасные мускулистые руки, которые она сцепила перед собой, над своей пупочной областью. Тыльной стороной ее руки были повернуты ко мне. Мне было видно, что ее мускулы ритмически сокращались, когда она сжимала ладони.

Она была одета в длинное полинявшее оранжевое хлопчатобумажное платье с длинными рукавами и коричневую шаль. В ней было что-то ужасно успокаивающее и завершенное. Я ощутил присутствие дона Хуана. Мое тело расслабилось.

– Сядь, сядь, – сказала она мне успокаивающим тоном.

Я пошел назад к столу. Она указала мне место, где сесть, но я остался стоять.

Она в первый раз улыбнулась, и ее глаза стали мягче и более сияющими. Она была такая хорошенькая, как Жозефина. Она была самой прекрасной из всех них.

Мы минуту молчали. Как объяснение, она сказала, что они не щадили своих усилий с тех пор, как Нагваль ушел, и что благодаря своей самоотдаче они привыкли к задаче, которую он им оставил для выполнения.

Я совершенно не понимал, о чем она говорит, но когда она заговорила, я более, чем когда-либо ощутил присутствие дона Хуана. Дело было не в том, что она копировала его манеры или модуляции его голоса. Она обладала внутренним контролем, который заставлял ее действовать так, как дон Хуан. Их схожесть шла изнутри.

Я сказал ей, что я приехал, т.к. нуждаюсь в помощи Паблито и Нестора. Я сказал, что я был довольно тупым или даже глупым в понимании путей магов, но что я был искренним, и тем не менее все они обращались со мной злонамеренно и вероломно.

Она начала оправдываться, но я не дал ей кончить. Я поднял свои вещи и вышел через переднюю дверь. Она побежала за мной. Она не препятствовала мне уезжать, а вместо этого говорила очень быстро, как будто ей нужно было сказать все, что она хотела до моего отъезда.

Она сказала, что я должен выслушать ее, и что она собирается сказать мне все, что Нагваль поручил ей сообщить мне.

– Я еду в Мехико, – сказал я.

– Я поеду с тобой в Лос-Анжелес, если необходимо, – сказала она, и я знал, что она говорит правду.

– Прекрасно, – тут же сказал я, чтобы испугать ее, садясь в машину.

Она мгновение колебалась, затем молча села в машину и повернулась лицом к своему дому. Она поместила свои сложенные руки как раз ниже пупка. Она повернулась и обратила лицо к долине и сделала то же самое движение своими руками.

Я знал, что она делает. Она прощалась со своим домом и теми величественными круглыми холмами, которые окружали его.

Дон Хуан обучил меня этому жесту несколько лет тому назад. Он подчеркивал, что это был очень мощный жест, и что воин должен использовать его экономно. У меня были очень редкие случаи использовать его самому.

Прощальное движение, которое выполнила ла Горда, было вариантом того, которому научил меня дон Хуан. Он сказал, что руки складываются, как при молитве, либо тихо, либо с большой быстротой, в любом случае производя хлопающий звук. Выполненное тем или иным способом складывание рук должно было уловить ощущение, которое воин не хотел забыть. Когда руки были сложены и захватили это ощущение, они направлялись с большой силой к середине груди, на уровне сердца. Там это ощущение становилось кинжалом, и воин вонзал его в себя, как бы вонзая кинжал двумя руками.

Дон Хуан сказал мне, что воин прощается таким способом только тогда, когда у него есть основание считать, что он может не вернуться назад.

Прощание ла Горды увлекло меня.

– Ты прощаешься? – спросил я из любопытства.

– Да, – сказала она сухо.

– Почему ты не прикладываешь руки к груди? – спросил я.

– Это делают мужчины, женщины имеют матку. Они запасают свои ощущения там.

– Ты учитываешь, что так прощаются только тогда, когда ты не вернешься назад? – спросил я.

– Есть шансы, что я могу не вернуться, – ответила она. – я уезжаю с тобой.

Мною овладела беспричинная печаль, беспричинная в том смысле, что я не знал эту женщину вообще. У меня насчет нее были только сомнения и подозрения. Но когда я всмотрелся в ее ясные глаза, я почувствовал максимальное сродство с ней. Мой гнев исчез, сменившись странной печалью. Я посмотрел вокруг и знал, что эти таинственные круглые холмы разрывают меня на части.

– Эти холмы там вокруг – живые, – сказала она, читая мои мысли.

Я повернулся к ней и сказал, что как местность, так и женщины повлияли на меня на каком-то очень глубоком уровне, уровне, которого я в обычных условиях не постигал. Я не знал, что было более опустошительным, местность или женщины. Атаки женщин были прямыми и ужасными, а эффект этих холмов был постоянным, неотступным, вызывающим опасения и желание спастись бегством от них. Когда я рассказал об этом ла Горде, она сказала, что я точно оценил эффект этого места, что Нагваль оставил их здесь ввиду этого эффекта и что я не должен никого винить в том, что случилось, потому что Нагваль сам дал этим женщинам приказание попытаться разделаться со мной.

– Тебе он тоже дал такие приказания? – спросил я.

– Нет, мне не дал. Я не такая, как они, – сказала она. – Они сестры. Они суть одно и то же. Так же, как Паблито, Нестор и Бениньо – одно и то же. Только ты и я можем быть одними и теми же. Сейчас это не так, потому что ты еще не полный. Но в один прекрасный день мы станем одним и тем же, в точности одним и тем же.

– Мне сказали, что ты единственная, кто знает, где сейчас Нагваль и Хенаро, – сказал я.

Она минуту всматривалась в меня, а потом утвердительно кивнула головой.

– Верно, – сказала она. – я знаю, где они. Нагваль велел мне взять тебя туда, если я смогу.

Я сказал ей, чтобы она не ходила вокруг да около, а немедленно открыла мне их полное местонахождение. Мое требование, казалось, ввергло ее в растерянность. Она извинилась и вновь заверила меня, что позднее, когда мы будем в пути, она раскроет мне все. Она попросила меня больше ничего не спрашивать о них, т.к. она получила строгие приказания не говорить ничего вплоть до подходящего момента.

Лидия и Жозефина подошли к двери и уставились на меня. Я поспешно забрался в машину. Ла Горда последовала за мной, и, когда она делала это, я не мог не заметить, что она вошла в машину так, как если бы входила в тоннель. Она словно заползала в нее. Дон Хуан обычно делал то же самое. Я однажды шутя сказал ему после того, как видел его делающим это много раз, что было бы более действенно входить так, как это делаю я. Я думал, что этот его странный способ входить был обусловлен его незнакомством с автомобилями. Тогда он объяснил, что машина является пещерой и что в пещеры следует входить таким образом, как если бы мы собирались использовать их. Пещерам, будь они естественные или сделанные человеком, свойственен особый дух и к этому духу следует приближаться с уважением. Ползание было единственным способом показать это уважение.