Карлос Кастанеда - Второе кольцо силы

– Ты можешь повторить это еще раз, – ответил он с лютым взглядом. – ты знаешь лучше, чем кто-либо другой, какие эти женщины чудовища. Нагваль сказал нам, что в один прекрасный день ты должен будешь приехать сюда и попасть к ним в лапы. Он умолял нас быть начеку и предостеречь тебя об их замыслах. Нагваль сказал, что у тебя имеется один из четырех шансов. Если бы наша сила была велика, то мы смогли бы привести тебя к себе, предостеречь и спасти тебя; если бы у нас было мало силы, то мы приехали бы сюда как раз для того, чтобы увидеть твой труп; третьим шансом было найти тебя пленником ведьмы Соледад или пленником этих омерзительных мужеподобных женщин; четвертый шанс, самый сомнительный из всех – был найти тебя здесь живым и здоровым.

– Нагваль сказал нам, что в случае, если ты останешься в живых, ты становишься тогда Нагвалем и мы должны верить тебе, потому что только ты можешь помочь нам.

– Я сделаю все для тебя, Паблито. Ты знаешь это.

– Не только для меня. Я не один. Со мной – свидетель и Бениньо. Мы вместе и ты должен помочь нам всем.

– Конечно, Паблито. Нечего об этом говорить.

– Люди здесь вокруг никогда не беспокоились насчет нас. Наши проблемы связаны с этими мерзкими мужеподобными уродками. Мы не знаем, что делать с ними. Нагваль приказал нам оставаться около них, невзирая ни на что. Он дал мне личное задание, но я потерпел неудачу в нем. Раньше я был очень счастлив. Ты помнишь. Теперь я, кажется, не могу никак наладить свою жизнь.

– Что случилось, Паблито?

– Эти ведьмы выжили меня из дому. Они взяли верх и выбросили меня, как мусор. Теперь я живу в доме Хенаро вместе с Нестором и Бениньо. Нам даже приходится самим себе готовить еду. Нагваль знал, что это может случиться и дал ла Горде задание быть посредником между нами и этими тремя суками. Но ла Горда все еще остается такой, как Нагваль обычно называл ее – двести двадцать задниц. Это прозвище она носила много лет, потому что она весила 220 фунтов.

Паблито фыркнул от смеха при своем воспоминании о ее...

– Она была самой жирной и вонючей недотепой, какую ты только можешь себе представить, – продолжал он. – сейчас она весит вполовину меньше, но по своему уму она все еще остается той же самой толстой и ленивой женщиной, и она не может ничего сделать для нас. Но теперь здесь ты, маэстро, и наши беды позади. Теперь нас четверо против четырех.

Я хотел вставить замечание, но он остановил меня.

– Позволь мне закончить то, что я должен сказать, прежде чем эта ведьма вернется обратно, чтобы вышвырнуть меня, – сказал он, нервно поглядывая на дверь.

– Я знаю, что они сказали тебе, что вы пятеро – одно и то же, т.к. вы – дети Нагваля. Это ложь! Ты так же подобен нам, Хенарос, потому что Хенаро помогал сформировать твою светимость. Ты один из нас тоже. Понимаешь, что я имею в виду? Так что не верь тому, что они говорят тебе. Ты так же принадлежишь нам. Ведьмы не знают, что Нагваль рассказывал нам все. Они думают, что они единственные, кто знает. Чтобы сделать нас, потребовалось два толтека. Мы – дети обоих. Эти ведьмы...

– Подожди, подожди, Паблито, – сказал я, кладя руку ему на рот.

Он остановился, очевидно, испуганный моим внезапным жестом.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что потребовалось два толтека, чтобы сделать нас?

– Нагваль сказал нам, что мы толтеки. Все мы – толтеки. Он сказал, что толтек – это получатель и хранитель тайн. Нагваль и Хенаро – толтеки. Они дали нам специальную светимость и свои тайны. Мы получили их тайны и теперь храним их.

Его употребление слова «толтек» озадачило меня. Я был знаком только с его антропологическим значением. В этом контексте оно всегда относится к культуре людей, говорящих на языке нагуатль, в центральной и южной мексике, которая уже угасла ко времени завоевания.

– Почему он назвал нас толтеками? – спросил я, не зная, что еще сказать.

– Потому что мы ими являемся. Вместо того, чтобы называть нас магами или колдунами, он говорил, что мы – толтеки.

– Если это так, то почему ты называешь сестричек ведьмами?

– О, это потому, что я ненавижу их. Это не имеет никакого отношения к тому, чем мы являемся.

– Нагваль говорил это всем?

– Ну да, конечно. Все знают это.

– Но он никогда не говорил этого мне.

– О, это потому, что ты очень образованный человек и всегда обсуждаешь разные глупости.

Он засмеялся сильным пронзительным смехом и похлопал меня по спине.

– Нагваль случайно не говорил тебе, что толтеки были древними людьми, жившими в этой части мексики? – спросил я.

– Видишь, куда тебя заносит. Вот поэтому он и не говорил тебе. Старый ворон, наверное, и не знал, что они были древними людьми.

Он стал качаться на своем стуле, смеясь. Он смеялся с большим удовольствием и очень заразительно.

– Мы толтеки, маэстро, – сказал он. – будь уверен, что это так. Это все, что я знаю. Но ты можешь спросить об этом свидетеля. Он знает. Я давно потерял интерес к этому.

Он встал и прошел к кухонной плите. Я следовал за ним. Он исследовал содержимое горшка, готовившегося на медленном огне. Он спросил меня, не знаю ли я, кто приготовил эту еду. Я был совершенно уверен, что это дело рук ла Горды, но ответил, что не знаю. Он принюхался к нему 4-5 раз короткими вздохами, как собака. Затем он провозгласил, что его нос сказал ему, что это готовила ла Горда. Он спросил меня, пробовал ли я это, и когда я сказал, что закончил есть как раз перед его приходом, он взял миску с полки и положил себе огромную порцию. Он очень убедительно порекомендовал мне, чтобы я ел еду, приготовленную только ла Гордой, и чтобы пользовался только ее миской, как делает он сам.

Я сказал ему, что ла Горда и сестрички подавали мне еду в темной миске, которую они держали на полке отдельно от других. Он сказал, что эта миска принадлежала Нагвалю. Мы вернулись к столу. Он ел очень медленно и совершенно не разговаривая. Его полная поглощенность едой заставила меня осознать, что все они делали точно так же: они ели в полном молчании.

– Ла Горда – великая повариха, – сказал он, когда кончил есть. – она обычно кормила меня. Это было много лет тому назад, когда она еще не ненавидела меня, до того, как она стала ведьмой, я имею в виду – толтеком.

Он взглянул на меня с искоркой в глазах и подмигнул.

Я почувствовал себя обязанным объяснить ему, что ла Горда не производит на меня впечатления человека, способного ненавидеть кого бы то ни было. Я спросил его, знает ли он, что она потеряла свою форму.

– Это полный вздор! – воскликнул он.

Он уставился на меня, как бы оценивая мой удивленный взгляд, а затем закрыл лицо рукой и захихикал, как смущенный ребенок.

– Ну хорошо, она действительно сделала это, – добавил он. – она просто великолепна.