С Франк - Непостижимое (Онтологическое введение в философию религии)

Первый момент нам пришлось уже упомянуть выше, в иной связи. Это ложность или неудовлетворительность идеализма в качестве "субъектизма" (мы употребляем этот необычный термин, чтобы избегнуть многосмыслия обычного термина "субъективизм"). Вскрыв основные условия предметности в структуре самого знания, Кант - на основании искусственных, отнюдь не однозначно убедительных соображений, которые сами опираются на ряд предвзятых предпосылок, - приходит к выводу, что эти условия предметности должны быть приписаны сфере познающего субъекта, которая при этом мыслится им стоящей вне сферы самой реальности. Но, не говоря уже о том, что при этом ему не удается избегнуть неясного смешения "субъекта" как конкретного познающего существа - "человека" - с самой потенцией познания, - познание, как уже было указано выше, есть само реальная, сопринадлежащая к реальности потенция. Поэтому мыслящее ориентирование в "познании" или "мышлении" останется все же - вопреки воззрению Канта - ориентированием в самой реальности. Начала, из которых возникает или которыми создается предметность бытия, проистекают не из отрешенной, замкнутой в себе сферы субъективности, а из глубины самой реальности. Не субъект познания, не познающий человек творит предметный мир, предметный облик реальности; и этот предметный облик не есть иллюзия - хотя бы всеобщая и необходимая - человеческой мысли, не результат того, что субъект смотрит на бытие через особые, как бы цветные очки и тем непроизвольно окрашивает бытие в цвет своих очков; предметность, предметная форма бытия "творится" самой реальностью, в которой она укоренена. Поэтому "трансцендентальная логика" должна быть не анализом субъективных (точнее, "субъектных") условий мышления, а логикой самого бытия; хотя она есть самосознание мышления, она все же - или, вернее, именно потому - есть осознание самих основ бытия. Поэтому всякая философия есть по самому своему существу онтология, потому что вне реальности в широком, всеобъемлющем ее смысле вообще нет ничего; трансцендентальная логика выходит только за пределы онтологии в узком смысле слова - за пределы онтологии предметного бытия - именно потому, что реальность объемлет нечто гораздо более глубокое и широкое, чем одно лишь предметное бытие. Философия есть ориентирование как бы в беспредельно разлитой атмосфере бытия, как в общем фоне, на котором вырисовывается предметное бытие и особенностями которого определена сама его предметность. Ее можно было бы сравнить с "пленэризмом" в живописи - с искусством воспринимать и изображать самый "воздух", а не отдельные предметы без учтения того вида, который они имеют, погруженные в воздух; точнее говоря, она воспринимает и изображает конкретное целое, в отношении которого "предметы" суть лишь обусловленные им частные элементы. В качестве таковой философия есть не "критика" и не анализ отрешенного от реальности "разума", а - пользуясь недавно введенным термином - "фундаментальная (основоположная) онтология"lxvii или - употребляя старое, простое и хорошее обозначение Аристотеля - "первая философия"lxviii.

Теперь - второе. В трансцендентальной логике Канта отношение "категорий" в собственном смысле к логическим формам мысли, т.е. к началам, конституирующим рациональность, остается все же неясным. Несмотря на известную "дедукцию" "таблицы категорий" из "форм суждения" и несмотря на то, что и такие формальные определения, как "единство", "множество", "бытие" и т.п., причислены к составу "категорий", дело обстоит, по-видимому, все же так, что формальные начала мысли, напр. "тождество" и "различие", не стоят ни в какой внутренней связи с категориями, конституирующими "предметность". Коротко говоря, основоположные логические начала рациональности остаются незатронутыми трансцендентальной логикой в ее кантовской форме. Кант не только - правомерно - различал вообще "трансцендентальную" логику от "формальной", но и - неправомерно - думал, что можно построить первую, совсем не затрагивая последней; в отношении "формальной" логики он, как известно, полагал с величайшей наивностью, что со времени Аристотеля она "не смела сделать ни шагу назад и не могла сделать ни шагу вперед"lxix.

Нам нет никакой надобности входить здесь подробнее в рассмотрение проблематики отношения между логическими принципами и "категориями" в кантовском смысле - как вообще мы должны воздержаться от усложнения хода наших размышлений историко-критическими изысканиями. Нам достаточно здесь снова подчеркнуть, что принципы определенности - и тем самым принципы рациональности - имеют основоположное значение в конституировании предметности. Отсюда следует, что подлинное "трансцендирование", "выхождение" за пределы предметного мира или - что то же - усмотрение условий предметности - именно той первоглубины реальности, из которой и в силу которой возникает сама предметность, - предполагает осознание начал рациональности. А так как осознание и означает трансцендирование за пределы того, что при этом осознается, то мышление в этой потенцированной форме - в которой оно и образует истинное существо философии как "первой философии" есть мышление, трансцендирующее за пределы рациональности и почерпающее свои итоги в сфере трансрационального.

Но это трансцендирование, выхождение за пределы рациональности, есть мышление совершенно особого рода. Совершающееся при этом расширение познавательного горизонта заключается не в том, что мы как бы просто пространственно расширяем поле нашего зрения и открываем перед нашим взором новый предмет, на который мы должны теперь его направить. Сфера трансрационального, достигаемая при этом трансцендировании, хотя и прозревается и в глубинах самого предметного бытия или как бы отражается в них (как мы это видели в гл. II), но сама по себе никогда не может быть "дана" мысли "предметно", и мысль не может непосредственно и прямо направляться на нее. Ибо все предметное как таковое уже рационально оформлено, а трансрациональное как таковое, напротив, как мы уже видели, не предметно. То же самое мы можем выразить и в иной форме. В обычном, банальном утверждении, что непостижимое нельзя "постигнуть", бесспорно верно одно: действительно нет никакой возможности мысленно уловить непостижимое как таковое, прямо направляя на него умственный взор, - именно потому, что противоречиво пытаться определить трансрациональное. Трансцендирование есть поэтому не достижение чего-либо трансцендентного, а осознание трансцендентального, как бы "пограничного", и именно потому оно есть "трансцендентальное мышление". Осознание основы рациональности как бы тем самым делает косвенно видимой "атмосферу", из которой проистекает рациональность и которая сама трансрациональна; нам нет надобности - да это было бы и невозможно - самим перенестись за пределы этой атмосферы, как бы занять позицию вне ее, чтобы извне направить наш взор на нее и ее увидеть. Напротив, живя сами в ней, как бы вдыхая ее и вместе с тем держа открытым наш умственный взор, мы совершенно имманентно через переживание и самооткровение убеждаемся в ее присутствии, и лишь в этой форме она становится нам очевидной. Чтобы достигнуть абсолютного, трансрационального, непостижимого, мы не должны покинуть, оставить за собой относительное, рациональное, постижимое; напротив, первое именно просвечивает сквозь последнее, имманентно дано в нем и вместе с ним и лишь в этой форме нам доступно - более того, лишь в этой форме вообще осмысленно мыслимо. "Трансцендентальное мышление" не есть предметное познание; оно есть имманентное самопознание, позднее, задним числом логически оформляемое отдавание себе отчета в имманентно открывающейся нам - сквозь область рационально-логического - трансрациональной реальности.