Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

Вопросы целостности личности и общественной морали имели непосредственное отношение к самой насущной в то время проблеме религиозной веры в век научного прогресса, сметавшего вековые представления о миропорядке. Какой бы стадии ученик или студент университета ни достиг на пути между теорией Дарвина и сомнениями в вере, нельзя было отрицать практически божественной природы канона западного знания, в котором истина, красота, интеллектуальная чистота и целеустремленность царили многие века независимо от того, какой бог почитался в определенное время.

Фундаментальной силой, поддерживавшей цивилизацию, был язык, без которого мы, вероятно, не могли бы думать и точно не смогли бы доносить друг до друга сложные идеи. Фон Гумбольдт сам был известным филологом и философом языка. В Пфорте, как и в других школах и университетах после реформы Гумбольдта, главными дисциплинами были классические языки и классическая филология – искусства высочайшей точности, обращенной в прошлое. Филологи были богами невероятно малых величин – «узколобые исследователи микромира с лягушачьей кровью», как однажды назвал их Ницше [5], а филологи-классики, поглощенные греческим, еврейским и латинским языками, были богами образовательной системы.

В дни Ницше Пфорту описывали как город-государство: утром – Афины, вечером – Спарта. Режим был полумонашеским-полувоенным, тяжелым и в интеллектуальном, и в физическом плане. Ницше, так ценивший дома собственную комнату, где можно было работать в соответствии с собственным распорядком дня, теперь спал в общей комнате на тридцать человек. День начинался в четыре утра, когда одновременно открывались двери всех спален, накануне закрывшихся ровно в девять вечера (сейчас можно провести параллель с громким одновременным щелканьем замков дверей в Байрёйтском оперном театре, закрывающих публику в начале представления и освобождающих ее в конце спектакля). Сто восемьдесят мальчиков выбегали из спален к пятнадцати раковинам и общему желобу, в который нужно было выплевывать воду после чистки зубов. День продолжался в соответствии с записями Ницше:

«5.25 Утренние молитвы. Теплое молоко и бутерброды.

6.0 Урок.

7–8 Подготовка.

8–10 Урок.

10.00–11 Подготовка.

11–12 Урок.

12 Марш в столовую с салфетками. Перекличка. Латинская благодарственная молитва перед обедом и после него. 40 минут – свободное время.

1.45–3.50 Урок.

3.50 Бутерброды с маслом, беконом или сливовым вареньем.

4.0–5.0 Старшие мальчики проверяют младших по греческому диктанту или математическим задачам.

5.00–7.00 Подготовка.

7.0 Марш в столовую на ужин.

7.30–8.30 Игры в саду.

8.30 Вечерние молитвы.

9.0 Отбой.

4 утра. Открытие дверей. Новый день».

Это был самый плотный и строгий распорядок школьного дня в Европе, что подтверждала и мадам де Сталь: «Обучение в Германии просто восхитительно: многолетние одиночество и занятия по пятнадцать часов в день кажутся здешним детям нормальным способом существования» [6].

Сначала Ницше невероятно скучал по дому: «Ветер порывами шумел в высоких деревьях, их ветви стонали и шатались. В том же состоянии было и мое сердце» [7]. Он признался в этом своему наставнику – профессору Буддензигу, который посоветовал с головой уйти в занятия, а если это не поможет – отдаться на милость Господа.

Раз в неделю, по воскресеньям, когда ученики шли в церковь и обратно, он виделся с матерью и сестрой, но это лишь усугубляло его муки. Он спешил на север по дороге, вьющейся по высоким темным хвойным лесам к деревне Альмрих. Тем временем Франциска и Элизабет направлялись к нему по дороге из Наумбурга. Семейство встречалось в альмрихском трактире, и через час Фридриху уже нужно было бежать обратно. В остальном же вся свобода воспитанников Пфорты заключалась в вечернем времени с 7:30 до 8:30, которое они проводили в саду. Там ученые споры на греческом и латыни за спокойной игрой в шары могли перерастать в словесные дуэли, оружием в которых служили импровизированные латинские гекзаметры.

Мальчиков побуждали всегда разговаривать друг с другом на латыни или древнегреческом. Ницше, как обычно, решил пойти еще дальше и даже думать на латыни. Вероятно, это ему удалось, поскольку на неудачи он не жаловался. Газеты в Пфорте не допускались. От политики, внешнего мира и вообще современности воспитанников ограждали как можно тщательнее.

Основная часть программы состояла из литературы, истории и философии Древней Греции и Рима, а также изучения немецких классиков – Гёте и Шиллера. Во всем этом Ницше преуспевал, а вот с древнееврейским, который был необходим для принятия духовного сана, дело шло туго: грамматику этого языка он находил чрезвычайно сложной. Он так и не овладел английским, поэтому, хотя любил Шекспира и Байрона, в особенности «Манфреда», читал обоих авторов в немецком переводе. В неделю у мальчиков было одиннадцать часов латыни и шесть часов древнегреческого. Фридрих считался одним из лучших учеников, а несколько раз по итогам года занимал первое место в классе. Средний балл постоянно уменьшался из-за низких оценок по математике, которой он по-прежнему интересовался слабо, за исключением короткого периода, когда он был очарован свойствами окружности.

Иногда мальчиков выводили на прогулки в сельскую местность. Тогда они надевали спортивную форму, разработанную Фридрихом Людвигом Яном – крайним националистом и отцом гимнастического движения, призванного поддерживать воинское чувство солидарности в молодых людях, чья сплоченность могла бы заложить фундамент зарождающейся нации. Ян придумал знаменитый принцип четырех F – frisch, fromm, fröhlich, frei (свежий, искренний, радостный, свободный), в соответствии с которым групповые прогулки организовывались по-военному. Мальчики выстраивались в колонну и маршем шли на штурм гор, распевая песни, подбадривая друг друга, размахивая школьным флагом и выкрикивая троекратное «ура» в честь короля (в то время сошедшего с ума после удара), принца Пруссии и школы, а затем так же маршем отправлялись домой.

Не менее упорядоченным было и обучение плаванию:

«Вчера наконец-то прошел заплыв. Это было замечательно. Мы выстроились в ряды и промаршировали через ворота под бодрую музыку. Все мы надели красные плавательные шапочки, что выглядело очень мило. Но мы, юные пловцы, были очень удивлены, когда для старта заплыва пришлось долго идти вдоль реки Заале, и все испугались. Однако, увидев, что к нам приближаются старшие пловцы, и услышав музыку, все мы попрыгали в реку. Плыли мы в точно таком же порядке, в каком шли из школы. В целом все шло весьма хорошо; я старался как мог, но постоянно захлебывался. Я много проплыл и на спине. Добравшись до места, мы получили свою одежду – ее привезли на лодке. Спешно одевшись, мы в том же порядке направились обратно в Пфорту. Воистину замечательно!» [8]