Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

Ницше в ответ взорвался: «Высокочтимая подруга, это не те вещи, относительно которых я допускаю возражения. <���…> Я – высшая инстанция, какая есть на свете» [74] Пер. И. А. Эбаноидзе. [7].

В его письмах появились новые нотки. Тексты становятся все более агрессивными, воинственными и безапелляционными. То и дело попадаются намеки на его божественность. Он начал прямо заявлять о своем статусе и своей власти. Он утверждал, что никогда еще не было более важного для мировой истории момента. Человечество было неизлечимо безответственно, неизлечимо рассеянно; оно и понятия не имело, какие важные вопросы переоценки ценностей он в одиночку ставит и решает.

Эта переоценка впервые за много веков вернет мир на правильный путь. Его физическое состояние дало ему неопровержимые доказательства того, что он способен это сделать. Глядя на себя в зеркало, он видел молодого человека в прекрасной форме. Никогда еще он не выглядел таким здоровым и ухоженным. Он казался себе человеком на десять лет моложе, в самом расцвете сил.

Последний раз отражение в зеркале говорило ему то же самое на пике его влюбленности в Лу, когда он пребывал в полной уверенности относительно их совместного будущего.

Был октябрь 1888 года, и он ожидал своего дня рождения. Он чувствовал полную гармонию с моментом, с осенью, с собой и с окружающим миром. Виноград в виноградниках под Турином обрел тот коричневый цвет, от которого во рту рождается сладость. Такую же сладость у него во рту порождали и собственные слова. Он стал зрелым человеком. Все было в порядке.

15 октября он с радостью встретил свой сорок четвертый день рождения.

Несомненно, это был лучший день, чтобы начать еще одну книгу! Этот день рождения заслуживал автобиографии – на благо всего мира. Он снова откладывал великую переоценку ценностей, но не придавал этому никакого значения. Времени впереди достаточно. Он собирался изложить в автобиографии все: свои книги, свои взгляды, случаи из жизни, свою психологию. Миру будет дозволено проследить за тем, как он преображал любое «так было» в «я хотел, чтобы так было». Человечество, которое не уделяло ему достаточно внимания, наконец-то поймет свою удачу, когда он полностью выразит себя [8].

Заявляя себя в качестве наследника мертвого бога, он назвал автобиографию «Ecce Homo». Название взято из Библии – это роковые слова, которые в Евангелии от Иоанна произносит Понтий Пилат, римский прокуратор Иудеи, обрекая Христа на смерть [9], после чего предположительно бежит и топится из-за угрызений совести в маленьком черном озере под горой Пилатус близ Трибшена. «Ecce Homo [“Се человек”]» [75] Ин. 19:5. , – объявил Пилат, выдавая своего узника Иисуса Христа, подвергнутого бичеванию и истекающего кровью, на суд людей, которые обрекли живого Бога на казнь через распятие.

В «Ecce Homo» Ницше продолжает состязаться с Христом или претендовать на то, чтобы стать вторым Христом, еще одним живым богом, приговоренным к смерти. В случае Ницше это смерть через неизвестность, через забвение, через отсутствие интереса к его идеям. «Ecce Homo» содержит огромное количество отсылок к Библии, в том числе пародийных, начиная с первого же предложения: «В предвидении, что не далек тот день, когда я должен буду подвергнуть человечество испытанию более тяжкому, чем все те, каким оно подвергалось когда-либо, я считаю необходимым сказать, кто я» [10].

Все в этой книге – фривольность, загадка, головоломка, танец, а прежде всего – провокация.

«Мне буквально приходится нести на себе судьбы человечества, и если в то же самое время мне удается быть шутом, сатиром… Глубочайший ум должен быть одновременно и фривольным – это, если хотите, формула моей философии» [76] Пер. И. А. Эбаноидзе. [11].

Герой-трикстер проявляется не только в общем названии книги, но и в вызывающих смех заголовках отдельных частей: «Почему я так мудр», «Почему я так умен», «Почему я пишу такие хорошие книги», «Почему являюсь я роком». И в главах действительно говорится о том, почему он так мудр, умен и т. д. В них также высмеивается сам жанр автобиографии. Книга подтверждает тот факт, что, как бы ни старались авторы, автобиография – едва ли не самый ужасный акт самодовольства. В «Ecce Homo» он отказывается от условного сокрытия авторского тщеславия под маской показной скромности, самоуничижения и невинных оправданий в виде сохранения исторической памяти. Раз уж проводить переоценку всех ценностей, почему бы не переоценить и жанр автобиографии? Почему не использовать автобиографию для хвастовства и надувательства, для преувеличения и маниакального самовосхваления, смешав то, что происходило, и то, чего не было, и добавив разные точки зрения? Ведь фактов не существует – есть только интерпретации.

Первую главу – «Почему я так мудр» – он начинает с загадки: «Я умер уже в качестве моего отца, но в качестве моей матери я еще живу и старею». Он находится в обоих мирах. Кто же он? Не святой, не призрак – просто ученик Диониса. Он предпочитает быть сатиром, а не святым; разрушать идолов, а не устанавливать их. Последнее, что ему хочется, – «улучшать» человечество. Он предлагает взглянуть на его ноги и убедиться, что они сделаны из глины.

Он продолжает настаивать на своем безупречном здоровье. Если воспринимать все это буквально, то это полный вымысел, медицинские фантазии. Уже кое-что зная о его жизни, мы можем увидеть в этом описании попытки опровергнуть мнение, которое в тот век сифилитической паранойи неминуемо складывалось о любом мужчине, страдавшем от необъяснимых проблем со здоровьем, особенно если его отец умер от «разжижения мозга». Он с болезненным жаром доказывает нам, насколько он физически крепок. Да, у него есть проблемы со здоровьем, но это просто результат «небольшой местной дегенерации». Эта небольшая местная дегенерация привела к общему истощению и слабости желудочно-кишечного тракта, который, как он признается, уже давно подвергает серьезным испытаниям его физическую и психическую системы. В результате он обучился навыкам и знаниям, чтобы смотреть на мир с другой стороны. Он сравнивает себя с раненым хирургом, который обращает собственную боль на благо обществу. Только он, раненый хирург культуры, способен на переоценку всех ценностей.

Мы подозреваем, что он на полном серьезе снова говорит нам, что рецепт человеческого величия – это amor fati , нежелание что-либо изменять ни в прошлом, ни в будущем, ни в вечности [12]. Продолжая, он говорит, что уже его мать и сестра пробуждают в нем глубочайшее сомнение в amor fati и вечном возвращении:

«Когда я ищу глубочайшую противоположность себе, неописуемую заурядность инстинктов, то всякий раз обнаруживаю свою мать и сестру – верить, что я в родстве с такими канальями , было бы святотатством по отношению к моей божественности. Обращение, которое мне приходится терпеть со стороны моей матери и сестры, вплоть даже до этого момента, внушает мне несказанный ужас: здесь работает совершенная адская машина… совершенно нету сил на то, чтобы обороняться от ядовитого отродья… Но я признаюсь, что глубочайшим возражением против “вечного возвращения”, моей по-настоящему бездонной мысли, всегда были мать и сестра… Человек менее всего состоит в родстве со своими родителями: было бы крайним признаком заурядности быть сродни своим родителям» [13].