Франсуа Шмитц - Витгенштейн [litres]

Витгенштейн меняет свою точку зрения по этому вопросу, рассмотрев предложения типа: « длина линии L равна 1,35 м » и « точка Т – зеленая ». Из истинности этих предложений, по-видимому, следует, что предложения « длина L равна 1,36 м » и « точка Т – красная » являются сложными. Другими словами, предложение « длина L равна 1,35 м » противоречит предложению « длина L равна 1,36 м ». В «Трактате» это явное противоречие вынудило Витгенштейна утверждать, что такого рода предложения в действительности не являются элементарными, а это значит, что их анализ привел бы к предложениям, которые перестали бы противоречить друг другу. В конечном счете Витгенштейн утверждается в убеждении, что это невозможно, поскольку нельзя не признать наличия подобных противоречий даже на самом простом уровне: например, если мы скажем, что координатами точки Р в трехмерной системе координат являются [x, y, z], то это будет противоречить предложению, в котором говорится, что координатами Р в той же системе координат одновременно являются [(x+1), y, z].

Приходится признать, что между элементарными предложениями также существуют логические отношения, из чего следует, что элементарные предложения не являются независимыми.

А значит, мы сравниваем с реальностью не изолированное предложение, но систему предложений, и, главное, оказывается, что не все логические отношения обнаруживаются в табличном способе изображения, используемом в «Трактате». Словом, «логическое» выходит далеко за пределы одной лишь области молекулярных предложений, которые считаются истинностными функциями элементарных предложений, входящих в их состав.

Вторая «ошибка» «Трактата» состоит в признании того факта, что общие предложения вроде « все люди смертны » являются лишь краткими выражениями для конъюнкции (или дизъюнкции в случае предложения « в коробке лежат шарики» ). В некотором смысле Витгенштейн тем самым признал обоснованность аргумента, выдвинутого Расселом, который мы приводили выше. Эту кардинальную перемену взглядов можно попытаться объяснить следующим образом: соглашаясь с тезисом «Трактата», мы соглашаемся с тем, что общее предложение «туманно» в том смысле, что оно оставляет некоторую неопределенность. Например, когда мы говорим, что в коробке лежат шарики, мы не уточняем ни количество шариков в коробке, ни их точное местонахождение в ней. Следовательно, чтобы смысл наших слов был предельно ясен, нам придется уточнить и количество шариков, и их точное местонахождение в коробке (и, вероятно, еще многое другое). В итоге у нас получится предложение типа « шарик а имеет координаты [ x, y, z ] , или шарик а имеет координаты [ x’, y’, z’ ] , или… и т. д., или шарик b имеет координаты [ u, v, w ] , или шарик b имеет координаты [ u’, v’, w’ ] , или…» и т. д. Тогда возникает вопрос: выражаем ли мы при этом то же самое (только с большей точностью), что хотели выразить, говоря, что в коробке лежат шарики? Если мы проявим внимание, то заметим, что зачастую наш ответ будет отрицательным: к примеру, мы просто хотели сказать, что коробка не пустая (и, следовательно, прежде чем использовать коробку в качестве упаковки, нужно извлечь ее содержимое) или что с ней нельзя играть (потому что шарики могут рассыпаться по полу и спровоцировать падение тетушки Ноэми) [27] Вопрос о том, «говорит» ли анализированное предложение то же самое, что и неанализированное предложение, был сформулирован британским философом Джоржем Эдвардом Муром под названием «парадокс анализа». .

В таком случае нельзя считать, что запись в виде дизъюнкции говорит то же самое, что исходное, так сказать «туманное», предложение. Общее предложение может иметь вполне определенный смысл, не воссоздаваемый логическим анализом, который «Трактат» считает необходимым. Из этого непосредственно вытекает, что смысл такого рода предложения зависит не только от его условий истинности, но от того, в каком контексте оно употребляется и каким образом это делается.

Совершенно очевидно, что признание наличия этих двух «ошибок» доказывает несостоятельность постулата логического анализа: в первом случае мы вынуждены признать, что истинностное значение молекулярного предложения зависит не только от истинностных значений входящих в него элементарных предложений (принцип истинностной функциональности). Если истинность или ложность элементарного предложения зависят не только от существования или несуществования изображаемого им положения вещей, но и от истинности или ложности других элементарных предложений, то то же самое можно сказать о молекулярном предложении, в котором присутствует это элементарное предложение. В этом смысле логический анализ молекулярного предложения не позволяет выявить условия истинности, а главное, вышеуказанные условия истинности невозможно показать в логической символике.

К подобному выводу приводит и отказ от содержащегося в «Трактате» тезиса об истинностно-функциональном характере кванторов, поскольку в таком случае отвергается возможность сведения общих предложений к элементарным предложениям.

Подвергнув пересмотру постулат о логическом анализе, Витгенштейн разрушил большую часть своей теории, изложенной в «Трактате», в особенности все, что относится к утверждению о том, что смыслом любого предложения являются его условия истинности, а также следствие этого утверждения, служившее поддержкой тезису, согласно которому правильная логическая символика должна показывать условия истинности всех сложных предложений. Более того, можно сказать, что это негативно отразилось на статусе разъяснительной работы, которую пытался осуществить философ в «Трактате». Говоря точнее, таким образом высвечивается один из основных недочетов его работы, на который не обращали внимания из-за ее явного успеха.

Как мы помним, один из выводов, к которым привела изложенная в «Трактате» теория, касающаяся предложений, заключается в том, что предложение «показывает» свой смысл (то есть свои условия истинности). Другими словами, элементарное предложение показывает, что отображает положение вещей, а молекулярное предложение – с какими истинностными возможностями входящих в него элементарных предложений оно согласуется. Мы также помним, что в «Трактате» проводится четкое различие между тем, что может быть «показано», и тем, что может быть «сказано», то есть нельзя говорить что-либо о том, что показано. Следовательно, наличие смысла у предложения мы не можем выразить с помощью языка – оно должно само показать себя «в» предложении. В более общем плане из этого вытекает мысль о том, что невозможно создать теорию, которая бы объяснила, что означает наличие смысла у предложения и при каких условиях оно его обретает.