Петр Рябов - Экзистенциализм. Период становления

Сошлюсь на экзистенциального философа, которого уже называл, Мартина Бубера. В своей книге «Проблема человека» Бубер очень удачно говорит, что в самосознании человека можно выделить два типа периодов. Один тип он называет «периоды обустроенности», а второй – «периоды бездомности». Что такое периоды экзистенциальной обустроенности, по Буберу? Не всегда человек для себя проблематичен, не всегда человек для себя – мучительный вопрос. Есть огромные периоды в культуре, в истории, когда человек не является для себя проблемой, когда он растворен в каких-то надчеловеческих смыслах. Например, в Античности человек – часть полиса, часть космоса, тут нет проблемы. Потом приходят Средние века. Человек – часть Божественного мира, мир конечен, все под присмотром Бога, все по плану. Человек – Божественное существо и осмысляется через свою Божественность и грехопадение. Опять период обустроенности. Подобные периоды порождают таких философов как Аристотель, Спиноза, Фома Аквинский. А есть периоды экзистенциальной бездомности. Когда старый мир рухнул и человек оказался как тростинка на ветру. Все непонятно: кто я и зачем? Достоевский писал: «Важно не просто жить, а зачемжить». И тогда появляется Августин Блаженный, который начинает мучительно спрашивать: «А кто я такой, зачем я здесь?» Или Паскаль, который говорит: «Что такое человек перед бесконечностью?» Или Достоевский в эпоху кризиса и разложения гуманизма.

ХХ век – период невероятной экзистенциальной бездомности человека. Из всех определений философии, а их тысячи, я больше всего люблю одно (совсем не похожее на «определение») и очень часто над ним размышляю. Это определение дал великий немецкий романтик Новалис, а потом его подробно комментировал Хайдеггер. Новалис однажды сказал: «Философия – это стремление быть повсюду дома». Что значит «быть дома»? Это значит: жить осмысленно, ощущать мир как нечто целое, чувствовать свою живую сопричастность к чему-то.

ХХ век – эпоха конца Нового времени, конца модерна, это эпоха чудовищной экзистенциальной бездомности. Очень важная метафора в философии Габриэля Марселя – «человек из барака». Это миллионы людей – человеческая пыль, выбитая из своего жизненного мира. Беженцы, мигранты, жертвы войны, жертвы индустриализма, жертвы насилия. Люди, которые жили в каком-то доме, у них были родственники, традиционное общество, привычный и родной ландшафт. И вот они выброшены из своего мира. Вместо дома, в котором жили пять поколений их предков, безликая стандартизированная жилплощадь, джунгли больших городов, все эти наши «Вавилоны». Фактическая бездомность. Это эпоха, которая ставит вопрос: а кто такой человек, а нужны ли мы нам? Погибнет ли человек физически или метафизически? Превратится в бесчувственного робота? Или будет стерт с лица Земли в ядерном Апокалипсисе? Отравит всю планету и сам задохнется под руинами своей Вавилонской башни прогресса, науки и техники? Будет атомизирован рынком и низведен до вещи? Подавлен чиновниками? Обессмыслен Машиной? Достоин ли и хочет ли человек жить или пора завершать и закрывать этот неудачный, зашедший в безнадежный унылый тупик проект? Именно такие эпохи порождают вопросы о смысле, вопросы экзистенциальные. А кто такой человек, а есть ли свобода, а есть ли у человека какое-то достоинство? И в чем это достоинство? Раньше мы черпали его в своей Божественности, но ведь после Ницше всем известно, что «Бог умер».

Ну а теперь скажу о том же самом, но немного иначе. Давайте оглянемся в XIX век. Век, когда большинство мыслящих европейцев уже всерьез не относились к Богу, ходили в церковь по привычке. Но нельзя жить без веры. И на место христианской веры пришли разные квази-эрзацы, квазимифы, квазиидолы. Кто же занял место умершего христианского Бога? XIX век – это для нас важная точка отсчета, высшая точка модерна и капитализма. Это век, в котором то общество, которое зародилось в XVII веке и расцвело в XVIII веке (веке Просвещения и великих революций), достигло своей вершины.

Какие мифы питали человека XIX века? Уже не вера в Бога, но вера в разум. Наиболее ярко это выражено у Гегеля: «Все действительное – разумно, все разумное – действительно». В мире и в человеке главное – разум. Разум всемогущ и всеблаг, тотален и активен!

С верой в разум связана другая слепая вера – сциентистская. Наука села на трон религии. Особенно хорошо это видно в позитивизме, менее ярко – в марксизме. Метафизика провалилась, религия обанкротилась. И на место религии теперь претендует наука. Это наиболее очевидно у отца позитивизма и социологии Огюста Конта. Наука садится на трон религии и… сама тут же превращается в новую квазирелигию: наука «познает» весь мир и скоро исцелит его раны, ответит на все его вопросы, покорит природу человеку, создаст чудо-технику, заменит естественный мир искусственным «дивным новым миром», а потому миром должны править новые жрецы – ученые! Захватывающие перспективы! Самый яркий пример – это, конечно, позитивизм и, отчасти, марксизм с его пресловутым «научным социализмом» и тотальной научной социальной инженерией. Рука об руку с рационализмом идет сциентизм. «Наука исправит мир, решит все вопросы». Якобы мир тотально разумен и якобы наука его сегодня-завтра постигнет!

Третий базовый миф, неразрывно связанный с двумя первыми, рационалистическим и сциентистским, – это прогрессистский. Бездумная вера в прогресс. (А как ехидно говорил Ницше: «Прогресс – идея современная и, следовательно, ложная».) Что такое «прогресс», все понимают по-разному. Просветители, марксисты, гегельянцы, позитивисты – все по-своему. Но одно связано с другим: наука и техника – двигатель прогресса, разум и индустрия – двигатель прогресса. Как писал Вольтер: «Все может стать благим – вот наше упованье!» Все идет неизбежно, как паровоз по накатанным рельсам, в хорошую сторону: от тьмы к свету, к добру, счастью, справедливости. Как пелось в советской песенке: «Завтра будет лучше, чем вчера!» Этот процесс можно немного подтолкнуть, ускорить (помните «прогрессоров» в фантастике Стругацких?), а можно подождать. Но все неизбежнобудет хорошо, потому что прогресс не остановить! Разум не остановить! Науку не остановить!

Итак, вера в разум (рационализм), вера в науку (сциентизм), вера в прогресс (прогрессизм) как в нечто само собой разумеющееся и фатальное – вот credo, вот мифологический символ веры просвещенного европейца XIX столетия. Это очень опасный и жутковатый комплекс идей, потому что человеку в нем совсем не остается места. Это самоуспокоенность, самодовольство. Вера в прогресс, вера в науку, вера в разум как нечто само собой разумеющееся, неизбежное. Как вы понимаете, это обессиливает личность, лишает ее ценности и смысла, снимает с нее выбор. Это «общие места», топосы для всей философии и культуры XIX века, нечто несомненное.