Эразм Роттердамский - Разговоры запросто

Мясник. Да, каждый из двух безупречен.

Рыбник. Что же препятствует ему исполниться, атому общему желанию целого мира?

Мясник. Правоведы никак не могут согласиться насчет рубежей и пределов. Ты знаешь, что в комедиях все недоразумения всегда кончаются свадьбой. Так же точно завершают государи свои трагедии. Но в комедиях браки заключаются сразу, а между великими мира сего — с великими трудностями. И лучше подождать, пока рана зарубцуется как следует, чем чтобы вскорости открылась новая язва.

Рыбник. Ты считаешь эти брачные узы надежным залогом единодушия?

Мясник. Если бы так! Но я вижу, что как раз от них-то большая часть войн. А если, когда вспыхнет война, родич спешит на помощь родичу, то пожар разливается особенно широко, и погасить его особенно трудно.

Рыбник. Целиком и полностью с тобою согласен!

Мясник. Но справедливо ли это, на твой взгляд, чтобы из-за распри правоведов, мешающей заключить мирный договор, весь мир терпел столько мук? Ведь теперь ни у кого нет уверенности ни в чем, и покуда нет пи войны, ни мира, всего привольнее негодяям.

Рыбник. Не мне рассуждать о планах и намерениях государей. Но если бы кто сделал меня императором, я знаю, как бы поступил.

Мясник. Отлично! Делаем тебя императором и к тому же римским папою, если хочешь. Твое решение?

Рыбник. Нет, лучше — императором и французским королем.

Мясник. Пожалуйста, милости просим.

Рыбник. Едва лишь зародилось бы желание прекратить войну, я тут же объявил бы перемирие во всех своих владениях, пригрозивши смертью любому, кто протянет руку хотя бы за чужою курицей. Наведя таким образом порядок, — к моей же или, вернее, ко всеобщей выгоде, — я повел бы переговоры о границах или об условиях брачного союза.

Мясник. А тебе знакомы связи более прочные, нежели брак?

Рыбник. Думаю, что да.

Мясник. Открой, какие.

Рыбник. Будь я императором, я без малейших отлагательств обратился бы к королю Франции с таким предложением: «Брат мой, какой-то злой дух втянул нас в эту войну, и, во всяком случае, бились мы не ради жизни, но ради власти. Ты показал себя храбрым и могучим воителем. Судьба была благосклонна ко мне и из короля обратила тебя в пленника. То, что случилось с тобою, могло бы случиться и со мною; твоя беда напоминает всем нам о непрочности человеческого счастья. Мы убедились, сколь вредно для нас обоих это соперничество. Давай же соперничать на совсем иных началах. Я дарю тебе жизнь, дарю свободу, принимаю тебя в число друзей. Забудем все минувшее зло. Возвращайся к своим подданным без выкупа, без всяких условий, владей своим добром, будь добрым соседом, и впредь будем состязаться лишь в одном: кто из двоих превзойдет другого в верности, услужливости, благожелательстве. Не о том будем спорить, у кого обширнее держава, но кто более свято и беспорочно правит своим государством. В прежней борьбе я приобрел славу удачника; кто победит теперь, тот стяжает славу намного прекраснее. Мне молва о моем милосердии доставит больше истинной славы, чем если бы я присоединил к своей империи всю Францию; тебе слухи о твоей благодарности принесут больше почета, чем если бы ты изгнал меня из Италии. Не завидуй славе, к которой я стремлюсь; а я, в свою очередь, стану так оберегать твою славу, что ты никогда не устыдишься долга благодарности, который свяжет тебя со мною, твоим другом».

Мясник. Конечно, так можно бы склонить к покорности не только Францию, но и весь мир. Если же эту язву не исцелить окончательно, а лишь поверхностно залечить несправедливыми условиями мира, боюсь, как бы вскоре, по любой случайности, рубец не разошелся и старый гной не вырвался наружу. Это будет зло больше прежнего.

Рыбник. Какую громкую, какую завидную славу стяжала бы Карлу повсюду такая человечность! Какой народ не подчинился бы добровольно такому милосердному государю!

Мясник. Императора ты сыграл очень недурно. Теперь сыграй папу.

Рыбник. Перечислять все по порядку было бы слишком долго. Скажу коротко: я действовал бы так, чтобы весь мир воочию увидел пред собою главу Церкви, который не помышляет ни о чем ином, кроме как о славе Христовой и о спасении всех смертных. Это без следа рассеяло бы ненависть к имени папы и принесло римскому первосвященнику славу нерушимую и вечную. Но я, как говорится, свалился с осла — мы совсем потеряли из виду предмет нашего разговора.

Мясник. Сейчас я тебя к нему верну. Ты утверждаешь, стало быть, что постановления пап обязательны для всех членов Церкви?

Рыбник. Да.

Мясник. Под страхом геенны?

Рыбник. Говорят, что так.

Мясник. А епископов тоже?

Рыбник. Думаю, что да. Для каждого — в пределах его епархии.

Мясник. И аббатов тоже?

Рыбник. Не уверен. Аббаты принимают власть на определенных условиях и не могут стеснять своих подвластных особыми правилами иначе, как с изволения всего ордена.

Мясник. А что, если и епископ принимает свою должность на тех же условиях?

Рыбник. Едва ли.

Мясник. То, что постановил епископ, папа может отменить?

Рыбник. Полагаю, что да.

Мясник. А что решил папа, того отменить никто не вправе?

Рыбник. Никто.

Мясник. Как же тогда мы слышим, что суждения пап объявлялись недействительными — по причине недостаточной осведомленности тех, кто их вынес, и что прежние установления впоследствии отвергались — по несовместности с благочестием?

Рыбник. Это случайные заблуждения. Ведь папа — человек, он не способен знать всё и вся. Но что исходит от вселенского собора, то уже небесное речение, равное евангельским или, по крайней мере, самое к ним близкое.

Мясник. Допустимы ли сомнения насчет Евангелий?

Рыбник. Господь с тобою! Даже насчет соборов, собранных и завершившихся по всем правилам, во Духе святе, и обнародовавших свои деяния [398], которые затем были приняты христианским миром, — недопустимы!

Мясиик. Но что, если иные сомневаются, обладает ли тот или иной собор названными тобою качествами? Сколько мне известно, многие отвергают Базельский собор, не все одобряют Констанцский [399](я говорю лишь о тех соборах, за которыми признана правая вера). О последнем Латеранском соборе [400]не стану и упоминать.

Рыбник. Пусть, кто хочет, сомневается на свой страх и риск. Я сомневаться не желаю.

Мясник. Значит, у Петра была власть издавать новые законы?

Рыбник. Да, была.

Мясник. А у Павла с остальными апостолами — тоже?

Рыбник. Каждый обладал властью в своей церкви, которую доверил ему Петр или Христос.

Мясник. А у преемников Петра власть та же, что у самого Петра?

Рыбник. Конечно.

Мясник. Но тогда мы обязаны чтить папские буллы наравне с посланиями Петра и установления епископов — наравне с посланиями Павла.

Рыбник. Я полагаю, что даже больше, если папы и епископы действуют в согласии со своими правами.