Рене Генон - Очерки о традиции и метафизике

Теперь на основе всех наших рассуждений мы можем сделать уже определенные выводы: рассматривая науку о числах у греков и у древних евреев, мы увидели, что она существует у них в совершенно различных формах, основываясь в одном случае на геометрическом символизме, а в другом — на символизме букв. Следовательно, здесь не может быть и речи о каких-либо «заимствованиях» как с одной стороны, так и с другой, но существует строгая эквивалентность, которая обязательно встречается между соответствующими друг другу элементами различных традиционных форм; мы, впрочем, оставили полностью без внимания вопрос о «приоритете», который для нас и неинтересен, и, возможно, неразрешим, поскольку вероятная точка отсчета находится здесь далеко за пределами тех эпох, для которых еще можно установить хоть в какой-то степени строгую хронологию.

Во введении к своей книге «Теодицея Каббалы» Уоррен [88]утверждает, что «согласно каббалистической гипотезе еврейский язык есть язык совершенный, переданный Богом первому человеку», делая затем, однако, оговорку об «иллюзорных претензиях на сохранение чистых элементов естественного языка, в то время как на самом деле имеются лишь его деформированные остатки». Но все же он допускает «вероятность того, что древние языки происходят из одного иератического языка, составленного пророками», и что, «следовательно, должны существовать слова, выражающие саму сущность вещей и их числовые отношения», и «что то же самое можно сказать и об искусствах предсказания». Нам кажется, что все это нуждается в уточнениях; но с самого начала необходимо заметить, что точка зрения Уоррена может быть названа скорее философской, в то время как мы всегда стремимся не покидать почву инициации и традиции.

Первое, на что следует обратить внимание, — это утверждение о том, что древнееврейский язык является языком изначального откровения, утверждение, которое по своему характеру является совершенно экзотерическим и даже не соответствует самой каббалистической доктрине; на самом деле это утверждение скрывает за собой некую более глубокую истину. В доказательство можно привести похожие претензии других языков, а это, так сказать, «первородство» не может быть в равной мере обоснованным во всех случаях сразу, что было бы очевидным противоречием. В качестве примера можно взять арабский язык, поскольку в странах, где он используется, достаточно широко распространено убеждение, что именно этот язык является изначальным языком всего человечества. Необоснованность этого убеждения, совершенно вульгарного и не опирающегося ни на какие авторитетные источники, побуждает нас предположить, что и с еврейским языком дело обстоит точно так же; что же касается арабского языка, то это убеждение вступает в явное противоречие с традиционной доктриной ислама, в соответствии с которой «адамическим» языком был язык «сириакский», логха сурьянья, который не связан ни со страной, называемой Сирией, ни с каким-либо древним языком из числа тех, что сохранились в памяти человечества и по сей день. Эта логха сурьянья является, если следовать интерпретации этого названия, языком «солнечного озарения», шемс-ишракья; действительно, Сурья — это название Солнца на санскрите, и корень сур, один из тех, что на санскрите обозначают свет, мог бы предположительно и сам принадлежать этому изначальному языку. Здесь скорее всего следует иметь в виду ту Сирию, о которой говорит Гомер как об острове, находящемся «за пределами Огигии», отождествляя его с Туле Гипербореи, «где совершается полный оборот Солнца». [89]Столица этой страны называлась Гелиополис, или «город Солнца»; такое же имя было позднее дано городу Он в Египте, и это имя, точно так же как и Фивы, было одним из названий той же самой столицы. Все переносы этих названий на протяжении истории человечества в целом было бы очень любопытно исследовать в связи с вопросом о расположении вторичных и производных центров традиции, так как это расположение прямо указывает на язык, которому было предназначено служить средством передачи соответствующих традиционных форм. [90]Это и есть те языки, которые можно назвать «сакральными» и которые следует отличать от языков вульгарных, или профанических, поскольку именно на этом и основаны как сами каббалистические методы, так и сходные с каббалой методы, встречающиеся в иных традициях.

Можно сделать следующее утверждение: подобно тому как любой вторичный духовный центр является отражением изначального и высшего Центра, так и любой «сакральный» или, иначе говоря, «иератический» язык может рассматриваться как отражение изначального языка, который и является истинно священным. Последний в традиции определяют как «утраченное слово» или, точнее сказать, слово, скрытое от людей «темного» века так же, как от них казался закрытым и недоступным подлинный Центр традиции. Но здесь следует говорить не только об «остатках и деформациях» изначального языка; вполне возможны и регламентированные определенными правилами адаптации, которые становятся совершенно необходимыми в соответствии с изменениями обстоятельств времени и места, — иначе говоря, в соответствии с тем, что, согласно учению Сейиди Мохиддина ибн Араби, [91]изложенному в начале второй части «Эль-Футухатуль-Мекья», каждый пророк должен был использовать такой язык, который был бы понятен для тех, к кому он обращался, то есть язык, специально приспособленный к ментальности этого народа и к определенным условиям его существования. В этом заключается и причина многообразия существующих традиционных форм, следствием которого становится и многообразие языков, служащих этим формам средством выражения; следовательно, все сакральные языки необходимо рассматривать в качестве специально «созданных» пророками, поскольку иначе эти языки были бы не способны выполнять предназначенную им функцию. Что же касается изначального языка, то его происхождение должно быть «сверхчеловеческим», как и происхождение самой изначальной традиции; каждый сакральный язык оказывается причастным к ней в той мере, в какой его устройство (эль-мабани) и его значение (эль-маани) отражают изначальный язык. Но это отражение может осуществляться различными способами, меняясь от случая к случаю, поскольку меняются и задачи адаптации самой традиции: способы отражения, о которых идет речь, можно заметить, например, в символической форме письменных знаков; ту же самую роль играет, в частности в арабском и еврейском языках, и соответствие чисел буквам и, как следствие, словам, слагаемым из букв. Сама же символическая форма письменности может изменяться именно вместе с адаптациями традиций, как это произошло, например, с древнееврейским языком после вавилонского пленения; мы здесь говорим именно об адаптации древнееврейской традиции, по тому что совершенно невероятно, чтобы письмо могло быть на самом деле утрачено за период времени в семьдесят лет, и удивительно, что этого, кажется, никто до сих пор не замечал. Подобное могло происходить и с письменностью других языков, например с алфавитом санскрита или с китайскими иероглифами.