Рене Генон - Символы священной науки

Что же до происхождения самого слова «лабиринт», оно также достаточно темно и служило поводом для многих дискуссий.

Похоже, что в противоположность иным предположениям, оно не связано со словом лабрис или двойная критская секира, но что и то, и другое одинаково производны от древнего слова, обозначающего камень [корень ла (la), откуда греческое лаос (laos), лапис (lapis)], так что этимологически лабиринт мог бы, в конечном счете, быть не чем иным, как каменной конструкцией, относящейся к разряду «циклопических». Однако это всего лишь самое внешнее значение такого названия, связанного в самом глубоком смысле со всей совокупностью символики камня. Нам уже случалось говорить, что бетили или "громовые камни" тождественны каменному топору или лабрису. Отсюда и множество других аспектов. М.Дж. Смит это, по крайней мере, угадывал, так как он намекает на людей, "рожденных от камня" (что, заметим мимоходом, объясняет греческое слово лаос), самым известным рассказом о которых является легенда о Девкалионе. Это соотносится с определенным периодом, более подробное изучение которого, если бы оно было возможно, наверняка позволило бы и так называемый "каменный век" понять в совсем ином смысле, нежели в том, что придают ему исследователи доисторической эпохи. Впрочем, это уже обращает нас к пещере, которая, будь она высечена естественно или искусственно, в скале, также очень близка к этой символике; [332] Доисторические пещеры были, скорее всего, не жилищами, как это обычно полагают, но святилищами "каменных людей", понимаемых в смысле, на который мы только что указали. И, стало быть, именно в традиционных формах периода, о котором идет речь, пещера получила, в связи с определенным «укрыванием» знания, характер символа духовных центров, а затем и места инициации. но мы должны добавить, что это вовсе не повод предполагать, будто и сам лабиринт должен был быть непременно высечен в скале. Хотя так и могло быть в некоторых случаях, это, можно сказать, случайный элемент, — не входящий в собственное его определение, потому что как бы ни соотносились пещера и лабиринт, важно, однако, не смешивать их, особенно когда речь идет об инициатической пещере, которую мы прежде всего имеем здесь в виду.

В самом деле, совершенно верно, что если пещера есть место, где совершается сама инициация, то лабиринт, место предшествующих ей испытаний, не может быть не чем иным, кроме как ведущим в пещеру путем и одновременно — препятствием, закрывающим доступ в нее «непосвященным» профанам. Напомним, что в Кумах лабиринт был изображен на дверях, как если бы изображение в некотором смысле замещало сам лабиринт; [333] Подобный же пример являют в этом отношении «лабиринтные» изображения на стенах домов в древней Греции, предназначенные закрыть доступ в них злотворных влияний. и можно было бы сказать, что Эней, когда он останавливался перед дверьми, чтобы рассмотреть его, и в самом деле в это время мысленно, если не телесно проходил лабиринт. С другой стороны, не похоже, что такой род доступа предназначался всегда исключительно для святилищ, установленных в пещерах или символически отождествляемых с ними, потому что, как мы уже объяснили, эта черта вовсе не присуща всем традиционным формам. И смысл лабиринта, такой, каким он был определен выше, может принадлежать равным образом входам во всякое место инициации, во всякое святилище, предназначенное для «таинств» (мистерий), а не для публичных ритуалов. С учетом этой оговорки, есть, однако, основания думать, что, по крайней мере, у истоков, лабиринт использовался в тесной связи с инициатической пещерой — потому что оба они, похоже, вначале принадлежали к одним и тем же традиционным формам, формам эпохи "каменных людей", которой мы вскользь коснулись только что. Они, стало быть, первоначально были тесно связаны между собой, хотя и не оставались таковыми неизменно во всех последующих формах.

Если мы рассмотрим тот случай, где лабиринт находится в связи с пещерой, то увидим, что последняя, которую он окружает своими изгибами и в которую переходит, в конце концов, уже в силу этого занимает во всем ансамбле самую глубокую и центральную точку, а это равным образом согласуется с аналогичной символикой центра, к которой мы предполагаем еще вернуться. Следует еще заметить, что когда та же самая пещера является одновременно и местом инициатической смерти, и местом "второго рождения", она должна рассматриваться как открывающая доступ не только к областям подземным, или «адским», но и к сферам надземным, а это также согласуется с понятием центральной точки, которая является — на уровне как макрокосмическом, так и микрокосмическом — той, где осуществляется связь со всеми высшими и низшими состояниями. И только таким образом пещера может являться, как мы уже сказали, завершенным образом мира, поскольку все эти состояния одинаково должны отражаться здесь. Если бы было иначе, уподобление ее свода небу было бы абсолютно непонятно. Но с другой стороны, если именно в пещере, между инициатической смертью и "вторым рождением", совершается "схождение в Ад", то следует остерегаться думать, будто последний олицетворяется прохождением лабиринта. Но тогда можно задаться вопросом, чему же он соответствует в действительности? Это — "внешний мрак", на который мы уже указывали и к которому абсолютно приложимо состояние «блуждания», если можно употребить это слово, точным выражением которого является подобное прохождение. Этот вопрос о "внешнем мраке" мог быть рассмотрен и более подробно, однако это увело бы нас за пределы данного исследования. Но, полагаем, сказано достаточно, чтобы показать, с одной стороны, интерес, который представляют такие исследования, как книга М.Дж. Найта, а с другой стороны, и необходимость собственно "технического знания" предмета, для того, чтобы довести исследование до конца и понять его истинное значение. Знания, без коего никогда не удастся достичь ничего, кроме гипотетических и неполных конструкций, которые, даже не будучи искажены какой-нибудь предвзятой идеей, останутся столь же «мертвыми», что и останки, послужившие исходной точкой всего исследования.

В недавно опубликованной книге [335] W.F. Jackson Knight. Cumaean Gates, a reference of the Sixth «Eneid» to initiation Pattern. Basil Blackwell, Oxford. Джексон Найт проводит интересные изыскания, отправной точкой которых является отрывок из шестой книги Энеиды, где описываются врата пещеры Сивиллы Кумской; почему на этих вратах изображены Критский лабиринт и его история? Автор вполне справедливо отказывается видеть здесь, как это делают те, кто не идет дальше современных «литературных» концепций, простую и незначительную деталь; напротив, он считает, что этот отрывок должен иметь реальную символическую ценность, основанную на тесной связи между лабиринтом и пещерой, сопряженными с одной и той же идеей подземного странствования. Эта идея, согласно интерпретации, которую он дает соответствующим фактам, принадлежащим к разным эпохам и регионам, первоначально была связана с погребальными обрядами, а затем, в силу определенной аналогии, будто бы была перенесена в ритуалы инициатические. Мы вскоре вернемся именно к этому моменту, но вначале должны высказать несколько критических соображений относительно того, как автор понимает инициацию. В самом деле, похоже, что он рассматривает ее единственно как продукт "человеческой мысли", впрочем, наделенный жизненной силой, которая обеспечивает ему сохранность во времени, даже если иногда он существует лишь в латентном состоянии. И после всего уже сказанного нами по этому поводу, у нас нет никакой необходимости доказывать, чего здесь недостает — уже в силу того, что при таком подходе не учитываются элементы «надчеловеческие», которые по сути здесь самые существенные. Подчеркнем лишь следующее: идея бытования в латентном состоянии влечет за собой гипотезу сохранения в "коллективном бессознательном", позаимствованную из некоторых недавно появившихся психологических теорий. Что бы ни думать о последних, но во всяком случае, в подобном их применении проявляется полное неведение о необходимости инициатической «цепи», то есть действительной и непрерывной духовной передачи. Верно, что есть и другой вопрос, который не следует смешивать с предыдущим: временами случалось, что вещи сугубо инициатического порядка получали выражение через отдельных лиц, нисколько не сознававших подлинного их значения; по этому поводу мы уже высказывались в связи с легендой о Граале. Но с одной стороны, это ни в коей мере не касается того, что связано в действительности с самой инициацией, а с другой стороны, таким образом невозможно исследовать творчество Вергилия, у которого, как и у Данте, налицо проявления слишком точных и осознанных знаний, чтобы возможно было допустить его непричастность к действительным инициатическим связям. То, о чем идет речь, не имеет ничего общего с "поэтическим вдохновением", как понимают его сегодня, а в этом отношении М.Дж. Найт определенно слишком склонен разделять «литературные» взгляды, которым, впрочем, в других местах его исследование противостоит. Но, учитывая все это, мы не должны умалять заслуги университетского ученого, рискнувшего затронуть подобную тему или даже просто заговорить об инициации.