Рене Генон - Эзотеризм Данте

Тот же упрек в недостаточности, который мы сформулировали по отношению к Россети и Ару, можно адресовать и Элифасу Леви, который, утверждая связь с античными мистериями, видел прежде всего политическое или политико-религиозное применение, по нашему мнению, имеющее лишь второстепенное значение, и который все время ошибочно предполагал, что тайные в собственном смысле слова организации прямо замешаны во внешней борьбе. Вот что говорит этот автор в своей «Истории магии»: «Число комментаторов и исследований произведения Данте умножилось, и никто, насколько нам известно, не указал на его истинный характер. Произведение великого гибеллина есть объявление войны папству через дерзкое раскрытие мистерий. Эпопея Данте иоаннитская [37] Святой Иоанн часто считается главой Церкви внутренней, и, следуя некоторым концепциям, на которые мы находим здесь указание, он противопоставляется в этом качестве святому Петру, главе Церкви внешней; истина же скорее всего состоит в том, что сфера приложения его авторитета другая. и гностическая; это дерзкое применение фигур и чисел Каббалы к христианским догмам и тайное отрицание всего того, что есть абсолютного в этих догмах. Его путешествие через сверхъестественные миры происходит как посвящение в Элевсинские и Фивские мистерии. Вергилий охраняет и водит его по кругам нового Тартара, как если бы Вергилий, нежный и меланхолический пророк судеб сынов Поллиона, был в глазах флорентийского поэта незаконным, но настоящим отцом христианской эпопеи. Благодаря языческому гению Вергилия Данте избегает той пропасти, над входом в которую он прочел приговор отчаяния; он ее избегает, становясь с ног на голову, то есть принимая догму в обратном порядке, в таком случае он восходит к свету, воспользовавшись услугами самого дьявола как бы чудовищной лестницей; он избегает страшного силой страшного же, ужасного — силой ужаса. Ад кажется тупиком только для тех, кто не знает, как возвращаться; он принимает дьявола наоборот (против шерсти, если позволительно будет такое фамильярное выражение) и освобождается от него своей отвагой. Это уже превзойденный протестантизм, и поэт, враг Рима, уже разгадал Фауста, поднимающегося на Небо на голове побежденного Мефистофеля». [38] Эта цитата из Элифаса Леви, как и многие другие (в особенности, извлеченные из «Догмы и Ритуалы Высокой Магии»), текстуально воспроизводится без указания на источник Альбером Пайком в его «Морали и Догме Франкмасонства» (Albert Pike. Morals and Dogma of Freemasonry. P. 822); и даже само название этой работы явно подражает Элифасу Леви.

На самом же деле желание «раскрыть мистерии» предполагает, что это возможно (а это не так, потому, что истинная мистерия невыразима), а мнение, что можно «принять догму наоборот» или сознательно перевернуть смысл и значение символов, не свидетельствует об очень высокой степени посвящения. К счастью, у Данте мы ничего такого не видим, эзотеризм его, напротив, окутан довольно таки непроницаемой завесой, одновременно с тем, что он опирается на строго традиционные основания; делать же из него предвестника протестантизма, может быть, даже революции просто потому, что он был противником папства на политической почве, это значит полностью не понимать его мышления и ничего не понимать в духе его эпохи.

Есть еще нечто, что нам представляется трудно отстаивать: мнение о том, что Данте был «каббалистом» в собственном смысле слова; здесь мы в особенности должны остерегаться, потому что мы знаем, что слишком многие из наших современников легко создают себе иллюзии по этому поводу, полагая найти Каббалу повсюду, где имеется хоть какая-нибудь форма эзотеризма. Не встречали ли мы масонского писателя, с важностью утверждавшего, что Каббала и Рыцарство — это одно и то же и, вопреки самым элементарным лингвистическим понятиям, что оба слова имеют одно и то же происхождение? [39] Ch. M. Limousin. La Kabbale litterate occidentale. Перед лицом таких неправдоподобных утверждений понятна необходимость быть осмотрительным и не довольствоваться несколькими смутными сходствами для того, чтобы делать из того или иного каббалиста; ведь Каббала — это прежде всего древнееврейская традиция, [40] На древнееврейском само слово означает «традиция», и если оно не написано на этом языке, то нет никакого основания его использовать для обозначения всякой без различия традиции. и у нас нет никаких доказательств того, что на Данте оказывалось непосредственное еврейское влияние. [41] Однако следует сказать, что, согласно свидетельствам современников, Данте поддерживал постоянные отношения с весьма образованным евреем и тоже поэтом Иммануэлем бен Соломоном бен Иегудиелом (1270–1330), но не менее истинно, что мы не обнаруживаем никаких следов специфически иудаистских элементов в Божественной Комедии, тогда как Иммануэль был ею вдохновлен на одно из своих произведений, вопреки противоположному мнению Израеля Зангвиля о том, что сравнение дат делает это невозможным. Это мнение родилось исключительно лишь из-за использования им науки чисел; но если эта наука действительно существует в древнееврейской Каббале и занимает там одно из самых важных мест, то она находится также и в других местах; не станут ли также утверждать, под этим же предлогом, что Пифагор был каббалистом? [42] Это мнение действительно было высказано Рейхлиным. Как мы уже говорили, Данте можно связать скорее с пифагореизмом, чем с Каббалой в этом отношении, который, весьма вероятно, знал из иудаизма прежде всего то, что сохранило в своем учении христианство.

«Заметим также, — продолжает Элифас Леви, — что Ад Данте есть только негативное Чистилище. Объясним это: его Чистилище кажется отлитым в Аду как в форме, это крышка и как бы пробка бездны, и понятно, что флорентийский титан, взбираясь по ступеням в Рай, хотел бы ударом ноги отбросить Чистилище в Ад». В некотором смысле это правда, потому что гора Чистилища была образована на звездной полусфере из материалов, выброшенных из недр земли, когда образовалась бездна от падения Люцифера; но тем не менее в Аду девять кругов, которые являются как бы обратным отражением девяти небесных сфер, тогда как в Чистилище только семь подразделений; следовательно, нет точной симметрии во всех отношениях.

«Его Небо состоит из серии каббалистических кругов, разделенных крестом как пантакль Иезекииля; в центре этого креста цветет роза, мы впервые видим появление, публичное обнаружение и разъяснение почти категорическое символа розенкрейцеров». Впрочем, в эту же самую эпоху этот символ появился также в другом поэтическом знаменитом произведении, хотя может быть менее явным образом: в Романе о Розе. Элифас Леви думает, что «Роман о Розе и Божественная Комедия — это две противоположные формы (было бы более правильно сказать, дополнительные) одного и того же произведения: посвящение в независимость духа, сатира на все современные институты и аллегорическая формула великих тайн Общества розенкрейцеров», которое, по правде говоря, еще не носило это имя, и более того, повторяем, никогда не было (за исключением некоторых поздних и более или менее отклоняющихся ветвей) «обществом», конституированным в соответствии с внешней формой, которую предполагает это слово. С другой стороны, «независимость духа» или, лучше сказать, интеллектуальная независимость не была в средние века вещью такой исключительной, как это воображают себе обычно современные люди, и сами монахи не отказывались от довольно свободной критики, проявления которой можно найти в скульптурах соборов; все это не имеет ничего собственно эзотерического, в произведениях же, о которых идет речь, есть нечто гораздо более глубокое.