Виктор Кульбижеков - Эстетика

Мастер, работающий с художественным материалом в акте самовыражения, в конечном счете выходит за границы собственной самости, через него открывается нечто объективно-всеобщее, поэтому акт художественного творчества можно назвать откровением [36] См. Гегель Г.В.Ф. Религия откровения // Феноменология духа. – СПб.: Наука, 1999. С. 399–421. .

Разумеется, не любой, а только высший уровень художественного творчества приводит к откровению, поэтому важно подчеркнуть, что это новое, ранее сокрытое знание жизненно необходимо не только самому художнику, но и всем людям. Искусство, не обладая утилитарной функцией, играет роль посредника в открытии новых смыслов, формирующих человеческое бытие в экзистенциальном значении. Произведение искусства, воплощаясь в конкретной форме, приобретает онтологический статус . Шедевр и есть максимальное воплощение идеального в реальном. Художественное произведение, приобретя бытийственный статус, не может не изменять сознание людей, приобщающихся к нему. История человечества, таким образом, оказывается опосредованной, в том числе и произведениями искусства.

Художник в процессе работы с художественным материалом воплощает себя, собственную сущность в художественный материал, как бы очеловечивая, «одушевляя» его. Художественный материал, в свою очередь, также способствует становлению художника как мастера. Таким образом, происходит встречное движение и мастера, и художественного материала. Художественный материал, очеловеченный деятельностью мастера, преобразуется в «язык чувств».

Взаимодействие автора и художественного материала можно рассматривать с точки зрения понятий «игра», «игровое отношение». В отношении исполнительского искусства понятие «игра» прямо отождествляется с творческой деятельностью актера или музыканта-исполнителя [37] Художественное исполнение музыканта-интерпретатора в полном смысле слова можно назвать творчеством. Развернутый анализ исполнительского искусства представлен в работе Е.Г. Гуренко. Проблемы художественной интерпретации (Философский анализ) / под ред. М.Ф. Овсянникова и В.В. Целищева. – Новосибирск: Наука, 1982. – 256 с. . Представляется, что понятие «игра», употребляющееся в отношении художественного творчества, отнюдь не случайно. В этом понятии подчеркивается момент сопричастности и соучастия обеих играющих сторон, т. е. сразу подчеркивается, что взаимодействие автора и художественного материала взаимообусловливает друг друга. По мнению А.Ф. Лосева, «…понятие это [игры] весьма близко подходит к наиболее существенным сторонам художественного творчества. Во-первых, последнее характеризуется как деятельность, содержащая свои цели в самой себе, как то, что не выходит за свои пределы и отличается чертами самодовления и самоцели, что свойственно также и игре. Во-вторых, художественное творчество есть путь, целесообразно проделываемый художником к определенной цели, причем достижение этой цели определяется большей частью иррациональными и подсознательными факторами [38] См.: Фромм Э. Психоанализ и этика. – М.: Республика, 1993. – 415 с. , прихотливо переплетающимися с сознанием и преднамеренными планами. Эта инстинктивная целесообразность, безусловно, роднит художественное творчество с игрой. Наконец, третьим пунктом сродства является то обстоятельство, что настроение, вызываемое в художнике творчеством, связано, с одной стороны, с чем-то серьезным, на чем он и воспринимающий углубленно сосредотачиваются, а с другой стороны, наблюдается состояние незаинтересованности, бесцельности [39] Напомним, что категории бесцельности и самоценности в отношении искусства, точнее, понятия «красоты» впервые были введены И. Кантом в «Критике способностей суждения». (1790 г.) См. также статью Адорно Т.В. Целесообразность без цели // Эстетическая теория. – М.: Республика, 2001. – С. 204–206. даже, что не раз было причиной возникновения таких, например, теорий, как романтическое учение об иронии ‹…› Таким образом, не говоря уже о том, что генетически игра часто была началом и истоком того или другого рода искусства, чисто формально, по самой смысловой сфере, обе эти деятельности схожи в самом главном, хотя, конечно, они и выходят далеко за видимые пределы и далеко не покрывают друг друга» [40] Лосев А.Ф. Статьи для энциклопедии философских наук // Форма. Стиль. Выражение. – М.: Мысль, 1995. – С. 884–885. .

От себя добавим, что так называемая игровая теория имеет место в современных философских концепциях, касающихся проблемы генезиса того или иного вида искусства, а также в более широком смысле в отношении гносеологических проблем теории эстетики [41] В книге «Философия И. Канта и современность» содержится обзор эстетических теорий, развивающих в том числе философскую категорию «игра»: «Книга А. Требельса „Сила воображения и игра“ представляет собой диссертацию, написанную под руководством профессора И. Хайдеман, и в известной степени воспроизводит аргументацию ее работ о Канте. … Большое значение придается понятию „игра“, которое выводится из принципа „спонтанности мышления“» // Философия Канта и современность. – М.: Мысль, 1974. – С. 275. .

Очень специфично проблема игры в искусстве рассматривается Т. Адорно в статье «Возвышенное и игра»: «Еще в девятнадцатом столетии знаменитая классицистическая теория музыки определяла, вопреки Р. Вагнеру, музыку как игру звучащих форм. Охотно подчеркивалось сходство музыкальных процессов с оптическими явлениями, наблюдаемыми в калейдоскопе, – этом хитроумном, таящем в себе потаенный смысл изобретении эпохи бидермейера. Нет необходимости, оправдываясь верой в культуру, отрицать это сходство – провалы, поля, на которых совершается некая катастрофа, в такой, например, симфонической музыке, как музыка Г. Малера, совершенно аналогичны ситуациям, возникающим в калейдоскопе, где серия легко варьируемых изображений разрушается и возникает качественно иное сочетание красок и линий. Дело только в том, что в музыке ее понятийно-неопределяемые элементы, то есть ее изменчивость, все ее переходы, артикуляция прекрасно определяются ее собственными средствами, а из тотальности определений, которые она дает сама себе, строится ее содержание, игнорируемое понятием игры форм» [42] Адорно Т.В. Эстетическая теория. – М.: Республика, 2001. – С. 287. .

Безусловно, понятие «игра звуковых форм» не исчерпывает сущности музыкального искусства. Важно подчеркнуть, что в контексте статьи Адорно акцент сделан на музыкальное содержание, у нас же речь идет об отношении музыкального материала и композитора. В этом смысле понятие «игра» раскрывает процесс взаимодействия, а вовсе не содержательные моменты музыкального произведения, хотя даже в последнем случае понятие игры далеко не бессмысленно.