Николай Корсаков - Панорама. Роман с тайнами

А между тем вся информация, касающаяся нашего происхождения, всё это время находилась в нашем полном распоряжении, заключаясь в древних мифах и легендах и текстах Библии. Дело только в очень трудно понимаемой образности этих свидетельств, пришедших к нам из глубочайшей древности; образности – достаточно сложной и в оригинале, а из-за неизбежных искажений временем – окончательно замутнённой.

Представим себе на минутку, что захотели бы мы послать в следующее тысячелетие нашим трудно представимым потомкам какую-то особо ценную информацию, или предупреждение о неизбежной беде, или разгадку всех тайн природы; ну, что бы такое мы им послали? Ответ тут крайне простой и весьма печальный: нет ничего неизвестного им, столь далёким нашим потомкам, если, конечно, они ещё будут; ничего такого, чем мы могли бы их удивить и порадовать. А почему же тогда у нас есть подозрение, что наше прошлое хранит много тайн и чудесных секретов, посланных когда-то нам очень далёкими предками нашими? Да от пришедшей к нам из глубины веков твёрдой уверенности в том, что эти давно забытые тайны и чудеса существовали!

У меня нет сомнений в том, что в Атлантиде множество романов, пьес и поэм было написано на темы изгнания из рая Адама и Евы и подвига Прометея. События эти были слишком свежи и значительны, чтобы обойти их вниманием. Но представьте себе судьбу любой книги, передаваемой из рук в руки на протяжении тысяч лет. Много ли она протянет? Потому и сжался текст книги, и были усложнены, подвергаясь неоднократной адаптации, её образы, что после гибели книги передавать изустно её текст со всеми подробностями – в полную реальность которых самим передающим её рассказчикам всё меньше и меньше верилось, – становилось всё сложнее и сложнее, а большинство деталей текста терялось безвозвратно. Вот так и в тексте о катастрофе на острове Атлантида неизбежно утрачивались со временем свидетельства об её истинных причинах и деталях; и делалась она всё более и более похожей на битву богов между собой либо на их кару людям, которые, достаточно остро ощущая свою греховность, во все времена не могли не думать о неизбежном недовольстве собой Высших Сил и о вполне возможной ужасной мести им с Их стороны.

После того, как нам станет понятна суть мифов и легенд, мы совершенно утратим всякую зависимость от привязки к каким-либо датам. То есть, если вскоре археологи раскопают очередной искусно сложенный из камня дворец, а в кладовке его найдут зёрна культурной пшеницы или иного злака, которому исполнилось, скажем, сорок тысяч лет, то это только увеличит период безвременья, но никак не повлияет на истину.

У меня нет сомнений в том, что начинать свой роман с тайнами нам надо с самой первой из них, выраженной когда-то кем-то в очень сжатой и ёмкой формуле. Она настолько образна, кратка и так много вмещает в себя, что, мне кажется, такая формула могла родиться только у автора, который, если и не был непосредственным свидетелем внезапного (и как бы ниоткуда…) появления в небесах Слова, то впитал в себя это чудо, услышав о нём от непосредственного участника события. И то, что этот участник, сказав: «В начале было Слово, и Слово было о Боге, и Слово было Бог», – выразил в этом сверхъёмком образе начало начал человечества, говорит нам со всей определённостью, что, во-первых, автор не привык к многословию, а во-вторых – для него это событие, столь грандиозное для нас, было только началом хоть и не простой, но обычной будничной работы. Работы, в которой бывают задачи и посложнее, чем наше «начало», совсем не предполагающее особой пышности и велеречивости.

В то же время эта формула, этот краткий, но несравненно яркий и ёмкий, сложный – какой-то, я бы сказал, вынужденной сложностью – поэтический образ всегда будил и продолжает будить наше воображение, предоставляя нам обширнейшее поле для толкований этого самого начала из начал. Но вместе с тем и затемняя – безусловно, намеренно – смысл этого грандиознейшего действа для обычного, не готового ещё к осознанию истины человека, приученного более всего к конкретике и детализации, только и дающим ему полное представление о том или ином процессе.

Самым естественным и простым объяснением этой пришедшей к нам из глубины тысячелетий формулы всегда было то, что всё сущее сотворено-де Богом и продолжает существовать и развиваться благодаря Ему. Но тогда было бы правильнее всего так прямо и написать, а не давать этот трудно объяснимый намёк на ещё и некое таинственное взаимное замещение Слова и Бога.

А что, если всё было так…

Мистика ль? Истина ль? Где вы? Ау?!

… В плитах, торосах и паковом льду!

Десятки тысяч крылатых, огромных, поражающих мощью и великолепием существ летали над хрустально-чистыми водами, над ароматными лугами и лесами, наслаждаясь свободным полётом в тугих воздушных струях, любуясь сменяющими друг друга видами земных пейзажей и восклицая: «Бог! Бог! Бог! Только Бог мог создать такое чудо!»

Таким образом, в совершенно прямом смысле – «Слово носилось над водами». И совершенно ясно и определённо звучит теперь основополагающая фраза: «В начале было Слово, и Слово было о Боге, и Слово было Бог».

Да и могла ли быть иной реакция на красоту Земли у тех, кто миллиарды лет, тысячелетие за тысячелетием, распространялся во Вселенной, покоряя огромные расстояния в непрестанном поиске братьев по разуму и сколько-нибудь пригодных для жизни планет. Ведь никогда и ничего похожего на Землю они не встречали.

Если представить себе изумление путника, скитавшегося много месяцев по пояс в снегу по безлюдной и затаённо-враждебной тайге и наткнувшегося вдруг ни с того ни с сего на пятизвёздочный сияющий огнями отель с полной обслугой, дожидающийся только его одного – и уже не один миллион лет, – то это не будет всё же столь удивительно, как эта невероятная находка астронавтов.

Земной рай уникален и противоречит всей природе и законам Космоса, а стало быть, создать его мог только Бог. Но – с какой целью Он сделал это? И теперь им, являвшимся Детьми Бога, предстояло решить непростые задачи: для чего же Он создал Землю с её райской природой? И почему позволил её – затерявшуюся среди безжизненных планетных систем – позволил им её найти?

Нравственный закон, которым руководствуются астронавты как основой всего их бытия, не позволял им и мысли допустить, что это – подарок им от Всевышнего для их неги и удовольствия или награда за полные лишений миллиарды лет космических исследований. По законам Космоса, ни в коем случае нельзя колонизовать ни одну из планет, на которой есть хотя бы шанс возникновения примитивной жизни; и они заселяли только безжизненные суровые планеты, проникая в глубины их и обустраивая там и жильё, и огромные пространства для своих полётов и жизнедеятельности.