Дмитрий Голдырев - Космический Робинзон. Сборник стихотворений

Снова рисую крыльями я тысячи созвездий
И отдалён от сует – после черты воскресший.
На мне уже не крест, лишь миллиард светил —
Мне не одному. Дай человечеству всё вынести.

Говорят, что всё, что не убивает, делает сильнее,
Но что поделать, если человек загибается от мира?
Из века в век, и от эпохи всех эпох, быть может, стали бы мудрее,
Если б сама смерть поступала с нами справедливо?

Видишь ли, дружище, тот воздух, которым дышит брошенный цыганин,
И та вода, что в руслах рек позволила евреям всем напиться,
Для белых, чёрных, и прочей безызвестной рвани
Со временем вобрало всё в себя от статуса убийцы.

Ведь якобы вершина пищевой цепочки, решив усесться в трон,
Все пледы верности на тело падшей женщины стянула.
А малая тележка долга в обозе лошади поныне минимум вагон.
Фортуна, когда ты услышала мольбы, ты почему не повернулась?

Из года в год, история и ими будет продолжаться.
Кричащий в пропасть от чего-то ждёт же от неё ответа.
Я лишь отвечу, что человеку неподвластно богом статься,
И шёпотом добавлю, что песня человека спета.

Вот я, в обнимку с землёй внутри гроба,
Взглядом ловлю по почве стопы.
Конец истории, мам, смотри, как подходит смокинг!
Радуйся теперь, я хоть отдохну под дубовой кровлей.

Я стану кровью, отец, полезной земле,
Заведи бессмысленный застольный отпев.
Подними на смех мои старые фотки,
В них же забейте табак насколько можно плотно.

Принимай меня, Харон, здравый смысл давно похоронен,
Закинь под губы мне гудрон, у жизни появился еще один ронин.
Я слышу стоны, я чувствую пальцами палящее солнце,
И рядом со мной всё плетутся тысячи мёртвых крестоносцев.

Рук оторванных гроздья, скорее, я сойду на круге третьем,
Хрен его знает, мне и на девятом есть, за что ответить.
Плыви с ветерком по дУшам, я уже ощущаю от пепла удушье,
Наконец-то меня на суде хоть кто-то будет слушать.

Анубис, только не забудь подровнять весы,
А там Муссолини ко мне повернётся, мол, ты будешь с нами, не ссы.
Я буду рисовать по Стиксу вилами, пора б перестать увиливать,
По этим смертельным порогам ровным из крови насильников…

Нет, это уже не сниться, у меня банальная вечность,
Пускай же вам видно будет загробный сон беспечный…

Опусти лицо в мазут, пока ноют там, внизу
Мелкие животики детей, спущенных на колбасу.
Я рисую по их останкам, сдавливая кожей воздух,
А азот время своё упустил, и теперь кажется постным.

Ты впустую поглощай, я же месяц натощак
Забиваю себе в глотку маленьких сырых мышат.
Бедной матрицей обтянута реальность на лазах,
Ты же хочешь улыбаться даже с грязью на глазах.

Я сдираю губы лезвием для инсталляции молчания,
Сам же прыгаю в джакузи магмы, чуть истошно покричав.
Проживаю с горбуном парижским однополое венчание,
Позже с целой коллекцией кинжалов я зову его на чай.

Отвечаю, нет, не будет худшего исхода, мы его уже живем,
С Люцифером поиграю в жмурки, а потом мы его детей пожрём.
Задыхайся от воды, что отравлена мозгами,
И держись того пути, что не пересечёт вас с нами.

У человека разве одна дорога?
Разве мы рождены, чтобы жить по предлогам,
Диктующим правила жизни одной философии,
Выбранной нами? Что это? Совесть?
Вряд ли…
Мы с пелёнок на тропах, диктуемых строками