Антон Безмолитвенный - Бесконечная мысль. философский роман

А ведь эта ситуация блокирующих ложных страхов и соответствует double bind, – подумал Артур. – «Двойное послание» случается, когда «стены» самоограничений, соответствующие страхам, перекручиваются настолько, что исключают любую возможность проскользнуть к своей цели. Это искажает, искривляет всю механику желания, делая ее дисфункциональной, вводя иррациональные ограничители там, где они только мешают. И дальше человек вынужден нести эту сломанную структуру желания через всю жизнь, потому что, по сути, ей и является.

Артуру вспомнились дикие вопли «когда ты уже наконец вырастешь, станешь самостоятельным – и будешь делать то, что я тебе говорю, бестолочь!», которые доносились из комнаты его соседа по коммуналке Павлика в детстве. Мать Павлика, оставшегося без отца, частенько порола его и сопровождала этот процесс подобными double bind-конструкциями, чем немало веселила прочих обитателей коммуналки, коллекционировавших эти выражения как своеобразные мемы. Не смешно было только самому Павлику, который вырос в итоге забитым, тихим алкоголиком.

А если «стены страха» не перекручены, а просто причудливым образом деформированы, сужены, все-таки оставляя шанс на реализацию желаемого, но каким-то пока неизвестным способом? Тогда произошедшее выбрасывает психику в ситуацию необходимости занятия рефлексивной позиции по отношению к структуре собственного желания, выявления того, как именно «я желаю» – чтобы найти способ изменить, перестроить это. А значит, трансформировать так называемое «Я».

Такое стечение обстоятельств дает выход за пределы double bind, подводя психику к следующему уровню рефлексии, при котором часть структуры желания направляется на отслеживание того, как именно эта структура реализована. Желание знать, «что там у меня с желанием?» становится постоянным, фоновым, а главное – ежесекундно реализуемым экзистенциалом. Появляется что-то наподобие «карты желания», маячащей в углу экрана сознания. С помощью этой карты и осуществляются в дальнейшем микроусилия по постоянному подправлению структуры «Я». Что это если не зачатки искомого «индивидуального языка», позволяющего отслеживать свое состояние?

Однако для этого нужно обладать здоровой и функциональной структурой желания, способной преодолеть потенциальный double bind. Встретить его однажды лицом к лицу – и выйти победителем из этого противостояния.

По всей видимости, именно такая здоровая структура была нормой для жителей Древней Индии времен Будды. Ватерлинией, ниже которой «благородный человек», как правило, не опускался. Сегодня же общество в целом находится «под водой», значительно ниже этой ватерлинии. Причем, настолько ниже, что обычный человек просто не способен реализовать полный цикл от порождения собственного, не инспирированного маркетингом, желания до его полноценной реализации. Оказавшись один в лесу или вот… на необитаемом острове, он банально умрет. Потому что не сможет справиться с выживанием.

Кто в современном мире обладает этой здоровой структурой? Тот, кто никогда не попадал в ситуацию double bind потому, что рос в стерильных условиях? Нет, это как раз пресловутый хайдеггеровский типаж «das Man» европейской цивилизации. Наоборот, он опасается выходить за пределы своей социальной барокамеры, клетушки экономического статуса в обществе потребления. Ближе всего к позиции, с которой можно начинать восхождение, сегодня находится именно тот, кто неоднократно оказывался в ситуациях потенциального double bind, но сумел преодолеть их. Выжить и победить. Но ведь это про нас, русских. Ведь в России из-за того, что почти вся жизнь состоит из череды сменяющих друг друга кризисов, человек либо превращается в окончательно раздавленного психотика, либо преодолевает эти кризисы и выходит в рефлексивную позицию по отношению к своему желанию. Становясь универсальным «выживатором» – символом чего и является сибирский мужик. Будучи заброшенным в тайгу, он не только не погибнет, но и срубит себе избушку, насобирает ягод, грибов, добудет рыбу и зверя, обзаведется припасами, найдет жену – в общем, оставит надел для следующих поколений.

С таким умонастроением Артур встал с гамака и разбил кинескопом об основание пальмы последний кокос. Допив его содержимое и разглядывая сколотые на углу экрана ракушки, он с какой-то обостренной трезвостью осознал, что никакая поисковая команда в ближайшие дни на остров не приплывет и ему не поможет. А дальше мысль сама развернулась в нужном направлении: полученные накануне экскурсии раздаточные материалы содержали карту – и Артур достаточно внимательно её изучил.

Учитывая, что расстояние между Симиланами и материком около 50 километров, и часть его была гарантированно преодолена на катере, разумнее просто самому доплыть до берега. Вода теплая, опасных для человека акул в Андаманском море скорее всего нет – главное верно удерживать направление на восток, и не давать себя сбить течению, которое почти наверняка есть в проливе.

Больше ни секунды не раздумывая, Артур разбежался, оттолкнулся от берега – и, погрузившись в воду, поплыл в сторону восходящего солнца. Через некоторое время верхушки пальм его робинзоньего островка скрылись за горизонтом, солнце зашло за плотные тучи, и ориентироваться стало сложнее. Однако желтый оттиск всё равно проступал сквозь серую завесу – и, как казалось Артуру, направление удавалось выдерживать. Дождя не было.

По ощущениям прошло уже несколько часов, когда далеко вдали показались очертания большого катера. Артур кричал и размахивал руками, не особенно, впрочем, рассчитывая, что его заметят. Так и произошло – катер вскоре исчез из зоны видимости. Оставалось только плыть дальше.

Через некоторое время что-то коснулось его ноги. Липким комком к горлу подкатил было страх, но опустив взгляд, Артур увидел под собой всего лишь косяк мелких рыбешек и успокоился.

Солнце вышло из-за туч, и стало ощутимо припекать. Плюс ко всему ссадина на левой ноге снова начала достаточно болезненно жечь и саднить – морская соль въедалась в ткани, и, очевидно, сделать с этим ничего было нельзя.

С некоторым усилием он попытался сконфигурировать свое внимание так, чтобы меньше ощущать боль и больше думать. На какое-то время это удалось, и мысль двинулась по своей рефлексивной траектории:

Воображение – это и есть своеобразный «психический орган» по самоизменению. При том, что интроцепция – сенсорный орган «самоощупывания» психики. Звуки мелодии, которые я воспроизвожу в своем сознании, визуальные образы, созданные фантазией, фиксируются на том же сенсорном уровне, на котором осуществляется обычное восприятие. Однако они способны оказывать воздействие на эмоциональное состояние: удача и неудача в придумывании новой композиции или нового сюжета вполне реально поднимают настроение или не дают этого сделать.