Yarowrath - Текст-1

В масштабах страны это очень мало, но в сравнении с "мясным национализмом", полностью контроллирующимся спецслужбами, и "клубным национализмом", отсутствующим вовсе, это очень и очень много.

Поскольку в чистом конфликте силовой ресурс превалирует над интеллектуальным, финансовый – над силовым, а интеллектуальный – над финансовым, то и схема развития должна быть соответствующей.

Этап первый. Академический национализм формирует "демаргинализированную оболочку".

То есть некую модную, гламурную, популярную "обёртку". Речь не идёт о трансформации академического национализма в клубный. Это мало того, что ненужно, но ещё и невозможно. Речь идёт о социальном камуфляже. Вы же не пойдёте на приём к английскому послу в балахоне и противогазе? Разумеется нет, по крайней мере пока у вас не будет своего собственного мощного государства. Вы оденете дипломатическую одежду: костюм с галстуком, френч или что-то в этом духе. То есть академический национализм должен уметь представать в форме клубного национализма.

Этап второй. Популярность открывает каналы вербовки. На этом уровне начинает работать самоподдерживающийся имидж, способный привлекать людей вне зависимости от их уровня сознания. На этом уровне возможна неограниченная вербовка пехоты.

Это что касается стратегии действия. Следующий вопрос – вопрос идеологии. Если мы собираемся "обрабатывать" и националистическую аудиторию в том числе, мы должны чётко понимать, как себя позиционировать.

Грубо говоря, есть два типа национализма – "гуманитарный" и "технократический".

Гуманитарий (историк, этнограф, реконструктор и т.д.) воспринимает этнос как некий статический объект. Он всю свою жизнь посвятил изучению этого объекта и больше, собственно, ничего в жизни не умеет. Любое изменение этого объекта он воспринимает не только как социальную катастрофу, но и как катастрофу личную, ведь его профессиональные знания ставятся под вопрос. Поэтому гуманитарии почти всегда – консерваторы и лоялисты. Им, в общем-то, всё равно, будет жить изучаемый этнос или умрёт (история изучает не только живые, но и умершие нации), будет он глобально доминировать или же жить в вечном рабстве (для истории великая империя и туземное племя папуасов – равноценные величины). Главное – чтобы он не менялся. Ну и чтобы деньги платили за его деятельность, ведь проектировать ракеты или подметать улицу историк не пойдёт.

Технократ воспринимает этнос как субъект, как проект, как объект конструирования (а не реконструирования). Ему он интересен только в развитии. Живой этнос – потенциально растущий проект, достойный участия. Мёртвый этнос – лишь набор запчастей, пища для развития живых этносов. Технократ (в том числе технократ от гуманитарных наук) продуктивен, он зарабатывает сам, ему не нужны подачки или внешнее финансирование, ему нужен профессиональный рост. Его кормит уровень его профессионализма. Поэтому ему неинтересен ни консерватизм, ни клерикализм, ни лоялизм. Его национализм агрессивен и экспансивен. Если гуманитарий воспринимает свою нацию как мёртвый музей, технократ воспринимает свою нацию как фабрику, лабораторию и армию одновременно.

Так вот, надо чётко понимать: наш "национализм" (пишу в кавычках по понятным причинам) – именно технократический. Эмергентский. Россия как мёртвый этнографический музей нас не интересует вообще. Нас интересует лишь база для глобальной экспансии. Для нас Российская Федерация – это пища и набор запчастей.

Из её обломков можно собрать механизм, проецирующий нашу волю. Лишь очень мощное, высокотехнологичное, технократическое объединение может завоевать себе достойное место в клубе властителей этого мира.

С национализмом мы разобрались. А что с коммунизмом, анархизмом и прочими левыми идеологиями? Что с марксизмом, весьма популярным в академической среде?

Начнём с того, что Монолит и марксизм практически несовместимы. Монолит не просто глубоко враждебен марксизму как течению, Монолит – это первая организация, ставящая целью заменить марксистский язык целиком и полностью, вытеснив экономические построения Модерна из описания социальной жизни, заменив их биологическими и кибернетическими концепциями и терминами. Но марксизм не равен левачеству. На марксистском языке говорят все: коммунисты, нацисты, либералы, патриоты, консерваторы… Левый же дискурс – это куда более древнее поле, восходящее к эпохе Возрождения.

Говоря о Возрождении, необходимо чётко разделять концепцию гуманизма как человеколюбия (современный гуманизм) и гуманизма как человекобожия (исходный гуманизм). Человек, поднявшийся за счёт Знания (Гнозиса) на сверхчеловеческий уровень и победивший Демиурга (бога проявленного Космоса) – этот образ эпохи Возрождения нами разделяется целиком и полностью. Современный же гуманизм, считающий человека конечным продуктом эволюции и её самоцелью, нам глубоко омерзителен. Человек – острие эволюции, но вовсе не её конечный продукт!

Если под левачеством понимать революцию и просвещение, а под правизной – консервацию и охранительство, то Монолит – несомненно скорее левая, чем правая организация. Но это левизна Наполеона, левизна футуристов, а не левизна социал-демократов.

Доктрина Монолита, несомненно, прогрессивна – настолько, насколько вообще может быть прогрессивной доктрина религиозной организации. Эмергенция – это прогресс в чистой форме, а Эмергентор – это прогресс, воспринимаемый в качестве субъекта.

Культ Эмергентора можно считать культом прогресса, если воспринимать слово "прогресс" в самом широком смысле.

Да, Монолит сверхфутуристичен, ибо черпает вдохновение не в прошлом, а в будущем – вне зависимости от того, рассматривается ли это будущее как следующая форма этой реальности, или же как универсальная метафора непроявленного мира. Наиболее фанатичные эмергенты уверены, что будущее уже существует и влияет на настоящее, вторгается в него. Можно услышать голоса будущего, если уметь слушать.

Важно также заметить, что стиль Монолита в конечном итоге антибуржуазен. Ведь в конечном итоге стремление к комфорту противоречит стремлению к развитию. А значит стиль противогазов, комбинезонов и космодромов выше стиля галстуков, костюмов и офисов. Монолит – это политический киберпанк. Кто сказал, что хакеры не могут действовать сообща?

Между тем, пропагандируя кооперацию, мы одновременно пропагандируем сверхрадикальный анархизм. Если обычные анархисты признают наличие неких систем внегосударственной ненасильственной регуляции, то мы идём куда дальше. Мы воспринимаем анархию не как более справедливый строй, а как вседозволенность, как Хаос. Мы – радикальные гипериндивидуалисты, и считаем что над человеком не должно быть законов: ни социальных, ни физических. В этом плане наше стремление преодолеть ограничения человеческой биологии можно рассматривать как прямое продолжение нашего гиперанархизма.