Джованни Джентиле - Введение в философию

Свобода, помимо единства, требует различия. Но единство духовного акта содержит в себе различие, осуществляется через различие; актуализм никогда не говорил об абстрактном, простом и неразличенном единстве. Различия, которые он отрицал, - эмпирические различия, претендовавшие на философскую значимость; различия, которые являются взаимотрансцендентными - и поэтому оставляют всегда что-то внешнее духовному акту (хотя и постулируется в основе всех различий произвольно обобщенное единство, которое начинает быть чем-то вроде их общего абстрактного знаменателя). Напротив, различие внутри единства - это жизнь и реальность самого единства.

20. ПОЗИТИВИЗМ, ИСТОРИЗМ, ОПЫТ

Коль скоро подвергнуто отрицанию и показано лишенным основания обвинение в натурализме, то вместе с ним рушатся сходные обвинения в позитивизме, историзме и им подобные - все вдохновленные одной и той же ошибочной позицией, из-за которой пытаются определить духовный акт извне. И поэтому смешивают чистый опыт, о котором говорит актуалист, с опытом позитивистов, которые, в сущности, рассматривали его как факт (и, в силу этого, должны были оказаться вовлеченными в то, чтобы объяснять его так, как объясняют все факты, - механистически); тогда как опыт актуалиста - это его (опыта) акт. По-кантовски можно сказать, ставя с ног на голову позицию самого Канта (в понятии опыта придерживавшегося того же самого эмпиризма, из которого позже вышел позитивизм), что опыт актуалиста - форма познания (чистая трансцендентальная деятельность), а опыт позитивиста, напротив, материя.

21. ИСТОРИЯ ИСТОРИЗМА И ИСТОРИЯ АКТУАЛИЗМА

Таким образом, историзм, не видящий ничего иного, кроме фактов, в правовой области противостоит естественному праву, сводя всякое право к историческому образованию, которое не соотносится с целями - и, в силу этого, не реализует ценности, но следует за обстоятельствами и условиями, определяющими его развитие; этот историзм, который оправдывает все потому, что все, хорошее оно или плохое, имеет свою историческую причину, и если оно произошло, то не могло не произойти; этот историзм - прямая антитеза актуализму, который в понятии акта указывает на решительную критику самого понятия факта, основы исторической интуиции. Безусловно, история, рассматриваемая извне, в своих деталях и в целом, вся одноцветная - ни хорошая, потому что она ни хорошая, ни плохая, а такая, как есть. По отношению к ней - так же, как и по отношению к природе, - правила мудреца всегда будут спинозовскими: поп ridere, поп lugere, neque detestari sed intelligere*. Но история для того, кто в ней хочет понять хоть малость, безусловно, не та, которую можно понять извне. И поэтому сегодня мы убеждены, что история, невещественная история, которая действительно пишется и в которой находятся, - не история прошлого, но современная история, т.е. история как раз того настоящего, которое осуществляется посредством историографии [1]. Переделывайте историю, и внутри вы найдете беспрерывный импульс духа, различителя добра и зла и творца первого как перечеркивания второго [2].

1 См. выше гл. VI. С. 274-276.

2 См. работу "Историзм и историзм", перепечатанную здесь в Приложении.

22. ОБВИНЕНИЕ В МИСТИЦИЗМЕ

Вместе с обвинением в натурализме нога в ногу идет другое обвинение, на первый взгляд противоположное, - обвинение в мистицизме. Они имеют один и тот же исток - подозрение в не-различенной и неразличимой непосредственности акта. Подозрение, на которое достаточно указать, чтобы ответить также и на это обвинение, на то, что это обвинение содержит в себе негативного. Ибо я не борюсь с мистицизмом из-за его требования единства; и если кто-то, по причине моего поиска и непрерывного утверждения единства, захочет определить меня мистиком, я приму это определение и буду дорожить им - напоминая, какую великую силу человеческий дух имел во все времена и под любым небом, будучи извлечен из мистицизма как абсолютная достоверность, влитая в человеческую душу, чтобы обладать в себе самой силой сил, жизнью всякой жизни, началом всех чудес, благодаря которым обогащается и возвышается постепенно жизнь. Но если под мистицизмом хотят понимать чистый мистицизм, который в единстве топит всякое различие, то понятие акта находится в явном противоречии с этим характером всякой простой и наивной мистической интуиции; и не существует возможности смешения двух позиций - разве что захотят как раз осуществить это смешение. Если в пику мистицизму (строгого и недифференцированного единства) то, что хотят спасти, - пестрое и неистощимое богатство исторических детерминаций, - да увидит тот, кто следовал за мной до сих пор, можно ли для такой цели сделать больше, чем актуальный идеализм, который единство актуалистически понимаемого реального осуществляет в истории.

Дело в том, что критики хотят уже не множественности, но хаотичного и смутного множества при отсутствии рефлексии - множества, освобожденного от единства, разнузданного и отданного в руки произвольного и случайного понимания фрагментарного познания; тогда как актуалист пусть и хочет единства - но, в отличие от мистика, он хочет его как единства множественности и поэтому хочет множественности с большей серьезностью, чем те, кто обвиняют его в замыкании в скорлупе единства. Такова истина, как может видеть каждый, кто в состоянии непредвзято и внимательно исследовать основные моменты этого спора.

23. ОБВИНЕНИЕ В АТЕИЗМЕ

Обвинение, которое кажется находящимся в противоречии с обвинением в мнимом актуалис-тическом мистицизме, - это сегодня, быть может, самое настойчивое и порождающее наиболее неистовое возмущение против нашего идеализма обвинение в атеизме (открытое или скрытое). Скрытые обвинения философ мог бы и не учитывать, если бы они не сходились с открытыми, поскольку они указывают на меньшую ясность идей или на меньшую искренность характера.

Сегодня есть многие, кто, если присмотреться, будто бы пытается сблизиться с актуализ-мом как с единственной верой, действительно способной освободить ум от аргументов и обольщений расхожего материализма, столь благоприятствующего духу научного исследования и той природной лености, которая лежит в основе всех умов, направленных на особенное и на злободневное практической жизни. И, уже готовые отдаться в руки этому искушению, которое отвечает глубоким моральным потребностям нашего времени (полностью ориентированного на реальность, сообразную с устремлениями духа), они пугаются, останавливаются и идут на попятную, убежденные, что этот идеализм - со своей теорией абсолютной имманентности, со своим совершенным отождествлением истины с фактом, с растворением всякой субстанциональности в становлении акта и с отрицанием всякой формы бытия, которая не является результатом всегда in fieri* этого акта - оказывается подлинным атеизмом и безжалостной войной против всякой религиозной концепции жизни. Какой-то остряк повторял у меня за спиной по поводу религиозного образования, требуемого мною в школах, что я очень почитаю религию, но... верю ли я в нее? Этот остряк по-своему выразил на языке, свойственном рационализму XVIII века, достаточно распространенное мнение, которое я должен признать пагубным не для меня (и еще меньше - для идеализма), но для того, кто нуждается в идеализме, чтобы открыть себе глаза, однако упорствует, держа их плотно закрытыми.