Маршалл Мак-Люэн - Понимание медиа: Внешние расширения человека

У радио, как и у любого другого средства коммуникации, есть свой плащ-невидимка. Оно приходит к нам осязаемо, с приватной и интимной прямотой взаимоотношения лицом-к-лицу, в то время как более важный факт состоит в том, что оно на самом деле является подпороговой эхокамерой магической способности прикасаться к далеким и забытым гармониям. Все наши технологические расширения должны быть окаменевшими и подпороговыми, в противном случае нам не устоять под тем давлением, которое оказывает на нас такое расширение. Радио даже еще больше, чем телефон или телеграф, является расширением центральной нервной системы, соперничать с которым может только сама человеческая речь. Не стоит ли нам тогда поразмыслить над тем, что радио должно быть особенно созвучно этому простейшему расширению нашей центральной нервной системы, этому аборигенному средству массовой коммуникации, коим является родной язык? Скрещение этих двух самых интимных и могущественных человеческих технологий, видимо, не могло не придать человеческому существованию некоторые экстраординарные новые формы. Так и произошло в случае Гитлера, лунатика. Но не воображает ли детрайбализированный и письменный Запад, будто он приобрел иммунитет к племенной магии радио как своей перманентной собственности? В 50-е годы наши тинэйджеры стали проявлять многие из характерных племенных признаков. Подростка, в отличие от тинэйджера, можно теперь классифицировать как феномен грамотности. Не показательно ли, что подросток был характерен только для тех регионов Англии и Америки, где письменность наделила даже пищу абстрактными визуальными значениями? В Европе никогда не было подростков. Там были компаньонки и компаньоны, присматривавшие за молодыми. Ныне радио дает тинэйджеру приватность, но в то же время и тесную племенную связь мира общего рынка, песни и резонанса. Ухо, в отличие от нейтрального глаза, сверхчувствительно. Ухо нетерпимо, закрыто и эксклюзивно, тогда как глаз открыт, нейтрален и общителен. Идеи терпимости пришли на Запад только после двух-трех столетий письменности и визуальной Гутен-берговой культуры. До 1930 года в Германии еще никогда не было такого насыщения визуальными ценностями. Россия от подобного увлечения визуальными порядком и визуальными ценностями пока еще далека.

Когда мы садимся поговорить в темной комнате, слова внезапно приобретают новые значения и иные текстуры. Они становятся даже богаче, чем архитектура, которая, как верно говорит Ле Корбюзье, [406] Ле Корбюзье (Le Corbusier) Шарль Эдуард (настоящая фамилия Жаннере, 1887–1965) — французский архитектор и теоретик архитектуры. лучше всего воспринимается ночью. Все те жестовые качества, которые изымает из языка печатная страница, возвращаются в темноте и в радио. Если нам дано только звучание игры, мы должны наполнить содержанием все чувства, а не только внешний вид действия. Самодеятельность, или довершение и «замыкание» действия, настолько развивает в молодых людях своего рода независимое обособление, что делает их далекими и недоступными. Мистический экран звука, которым их наделяют их радиоприемники, обеспечивает приватность их работы по дому и дает им иммунитет к родительским повелениям.

С появлением радио произошли великие изменения в прессе, рекламе, драме и поэзии. Радио предложило новый размах таким любителям розыгрышей, как Мортон Дауни из Си-Би-Эс. Едва только один спортивный комментатор начал свое пятнадцатиминутное чтение заготовленного текста, как к нему тут же присоединился мистер Дауни, который стал стягивать с себя туфли и носки. Далее последовали костюм и штаны, затем нательное белье. Тем временем спортивный обозреватель беспомощно продолжал вести передачу, убеждаясь на собственном опыте в принудительной способности микрофона ставить лояльность выше скромности и порыва к самозащите.

Радио сотворило диск-жокея и вознесло на уровень основной общенациональной роли эстрадного комика. С пришествием радио хохма вытеснила шутку, и виной тому вовсе не эстрадные комики, а то, что радио представляет собой быстрое горячее средство, которое, помимо прочего, урезало пространственные нормы для репортерского сообщения.

Джин Шеперд из WOR (Нью-Йорк) считает радио новым средством коммуникации, требующим нового рода рассказов. Он пишет их по ночам. Ручкой и бумагой для него служит микрофон. Его аудитория и ее знание ежедневных событий в мире снабжают его персонажами, сценами и настроениями. Он считает, что как Монтень первым использовал страницу для регистрации своих реакций на новый мир печатных книг, так и он первым воспользовался радио как формой очерка и новеллы для фиксации нашего общего осознания абсолютно нового мира — мира всеобщего человеческого участия во всех человеческих событиях, частных и коллективных.

Исследователю средств коммуникации трудно объяснить человеческое равнодушие к социальным последствиям этих радикальных сил. Фонетический алфавит и печатное слово, взорвавшие закрытый племенной мир и превратившие его в открытое общество фрагментированных функций и специалистского знания и действия, так до сих пор и не исследованы в своей роли магического трансформатора. Антитетичная им электрическая мощь мгновенной информации, которая обращает социальный взрыв в имплозивное сжатие, частного предпринимателя — в организационного человека, а разрастающиеся вширь империи — в общие рынки, получила так же мало внимания, как и письменное слово. Способность радио ретрайбализировать человечество и почти мгновенно обращать индивидуализм в коллективизм фашистского или марксистского толка осталась незамеченной. Это неосознание настолько не укладывается ни в какие рамки, что именно оно-то и нуждается в объяснении. Трансформирующую силу средств коммуникации объяснить легко, но игнорирование этой силы объяснить очень и очень не просто. Само собой разумеется, что всеобщее игнорирование психического воздействия технологии свидетельствует о некоторой внутренней функции, некотором сущностном онемении сознания вроде того, какое случается при стрессе и шоке.

История радио поучительна как индикатор той односторонности и слепоты, которую индуцирует в любом обществе уже существующая в нем технология. Слово «беспроволочное», до сих пор используемое в Британии в отношении радио, отражает ту же негативную установку в отношении новой формы, которая проявилась в выражении «безлошадный экипаж». Раннюю беспроволочную передачу рассматривали как форму телеграфа; не замечали даже ее связь с телефоном. В 1916 году Давид Сарнофф направил директору Американской Компании Маркони, в которой он работал, памятную записку, в которой отстаивал идею о размещении музыкального ящика в каждом доме. Она была проигнорирована. Это был год Ирландской Пасхи [407] Ирландское восстание 1916 г. (или «восстание на пасхальной неделе») — национально-освободительное восстание ирландцев против господства британской короны (24–30 апреля). Эпицентром восстания стал Дублин, где повстанцы провозгласили Ирландскую республику и создали Временное правительство. После шести дней боев восстание было подавлено. и первого сеанса радио вещания . Беспроволочное радио уже использовали на кораблях в качестве «телеграфной» линии, связывающей корабль с берегом. Ирландские повстанцы воспользовались корабельным беспроволочным радио, но не для передачи сообщения из пункта в пункт, а для рассеянного вещания, в надежде, что их слово достигнет какого-нибудь судна, которое передаст их историю в американскую прессу. Так и случилось. Даже когда радиовещание уже несколько лет как существовало, к нему не проявлялось ни малейшего коммерческого интереса. Именно петиции операторов-любителей, или коротковолновиков, а также их фанатичных поклонников увенчались, в конце концов, некоторыми усилиями по установке радиоприемников. Это подняло шквал недовольства и противодействия со стороны мира прессы, который увенчался в Англии образованием Би-Би-Си и тем, что радио оказалось в тисках газетных и рекламных интересов. Это очевидное соперничество никогда не обсуждалось открыто. Ограничивающее давление прессы на радио и телевидение до сих пор остается горячей проблемой в Британии и Канаде. Однако непонимание природы этого средства делало, как правило, абсолютно тщетной политику сдерживания. Так было всегда, и отчетливее всего это проявилось в государственной цензуре прессы и кино. Поскольку сообщением является само средство коммуникации, контроль над ним выходит за рамки составления программ. Ограничения всегда направлены на «содержание», а им всегда служит другое средство коммуникации. Содержанием прессы является письменное высказывание, подобно тому, как содержанием книги является речь, а содержанием кино — роман. Таким образом, воздействие радио совершенно не зависит от его программного наполнения. Для тех, кто никогда не занимался изучением средств коммуникации, этот факт столь же загадочен, как письменность для туземцев, которые говорят: «Зачем вы пишете? Разве вы не можете запомнить?» Итак, коммерческие компании, думающие о том, как бы сделать средства коммуникации универсально приемлемыми, неизменно опираются на «развлечение» как стратегию нейтральности. Более нарочитый способ по-страусиному спрятать голову в песок изобрести просто невозможно, ибо он гарантирует любому средству коммуникации максимальное всепроникновение. Письменное сообщество всегда будет выступать за дискуссионное или точко-зренческое использование прессы, радио и кино, которое должно в итоге урезать функционирование не только прессы, радио и кино, но в такой же степени и книги. Коммерческая стратегия развлечения автоматически гарантирует любому средству коммуникации максимальную скорость и силу воздействия как на психическую, так и на социальную жизнь. Таким образом она становится комичной стратегией нечаянной самоликвидации, проводимой теми, кто верен постоянству, а не изменению. В будущем единственные эффективные рычаги контроля над средствами коммуникации должны принять термостатическую форму количественного нормирования. Как сейчас мы пытаемся взять под контроль непредвиденные последствия атомной бомбы, так в один прекрасный день мы попытаемся взять под контроль и непредвиденные последствия средств коммуникации. В качестве гражданской защиты от побочных следствий средств коммуникации будет признано образование. Единственным средством коммуникации, от которого наше образование дает сегодня хоть какую-то гражданскую защиту, является печать. Образовательный истэблишмент, основанный на печати, пока не признает за собой никаких других обязательств.