Евгений Елизаров - Культура, Истоки вражды

Предмет исповедания всех этих книжников и фарисеев ("человек для субботы") составляет собой то, что Павел и называет мертвой (и мертвящей, - добавим мы здесь) буквой вероучения, но никак не его дух. А это значит, что подлинная сущность когда-то дарованного Израилю откровения осталась так и непонятой ими. Именно поэтому постоянные их претензии вершить суд даже над пророками и вызывают отторжение служителей нового завета. Образно говоря, здесь бунт в сущности слепой еще материи против породившего ее Творца, - мотив, известный любой мифологии.

Меж тем все эти порицаемые евангелистами книжники и фарисеи - вовсе не недоучки, которые по своему невежеству берут на себя труд духовного водительства, но профессиональные толкователи самой сердцевины культурного наследия своего народа. И если даже высшим жреческим иерархам, в сущности всю свою жизнь посвятившим постижению сложнейших абстракций, не всегда доступна тонкая метафизика знака, то говорить о возможности ее постижения на уровне элементарной сенсорики, тем более не приходится. Положение же усугубляется тем, что одежды, наверное, любого знака отнюдь не ограничиваются той материей, которая бросается в глаза каждому уже при первом взгляде. Так что простой регистрации с помощью органов чувств человека культура не поддается.

Так, может быть, ее - культуры - и в самом деле нет? Может, и в самом деле культура и цивилизация - простые синонимы?

Но нет, о синонимичности этих понятий говорить было бы ошибочно, это разные, в какой-то степени даже противоположные друг другу стихии. Однако сложность их определения во многом объясняется тем, что ни цивилизация не может быть сведена к полной совокупности тех материальных структур, из которых кроится видимая плоть знаков, ни снятие этих осязаемых одежд не открывает доступа к подлинному откровению культуры.

Да, переплетенная стопа бумаги и типографский набор - это всего лишь материальный носитель какой-то сложной информации. Но и та сюжетная канва, что выстраивается при прочтении книги, еще далеко не все, чем хотел поделиться со своим читателем автор. Да, покрытый красками холст - это еще не подлинное слово художника, но и то, что отпечатывается на сетчатке нашего глаза зачастую совсем не то, что в действительности хотел выразить он. На самом деле, лишь немногие и только самые примитивные знаки имеют всего одну регистрируемую нашими рецептерами оболочку, снятие которой открывает прямой доступ к их сокровенному смыслу. Чем более развит и сложен знак, тем больше разнообразных одежд, в которые облекается его действительное значение, но только первые из этих покровов оказываются сотканными из материи, все последующие слои доступны лишь какому-то сокрытому зрению, формирование которого представляет собой результат многолетних духовных трудов. Проникновение в подлинный смысл любого знака оказывается возможным только по снятию всех его покровов, но этот процесс нередко требует и времени и собственного творческого напряжения. Известно, что в одну и ту же книгу можно погружаться неоднократно - и на каждой ступени погружения можно обнаруживать в ней что-то бывшее недоступным ранее. Больше того, изучению одного и того же можно посвятить целую жизнь. Но и этого мало: история человеческой культуры знает, что зачастую даже духовный труд сменяющих друг друга поколений на протяжении целых столетий не в состоянии исчерпать полное значение всего того, что когда-то открылось кому-то одному.

Поэтому и в самом деле было бы примитивным (а значит, неправильным) решением свести понятие цивилизации лишь к полной совокупности внешних (чисто материальных) оболочек всех создаваемых человеком знаков, иными словами, полностью изгнать из этого понятия все следы нашей духовности. Правильней было бы сказать, что этой категорией может быть описана некоторая совокупность каких-то внешних слоев, окутывающих знак. Продвижение же вглубь за каждый последующий слой их - уже нематериальных - одежд все больше и больше стирает различие между относимым к цивилизации и составляющим элемент культуры.

Точной количественной грани, за которой простая цивилизованность переходит в подлинную культуру определить невозможно. Но все же она существует и допустимо утверждать, что именно за ней начинается какое-то новое понимание предмета. Вероятно, каждый из нас, хотя бы один раз, испытывал это на себе в своем собственном продвижении к мастерству в том ремесле, которому он посвятил свою жизнь.

Так обстоит дело с любым отдельным знаком; абсолютное постижение всей глубины его смысла доступно лишь при определенных затратах духовной энергии. Что же касается всей их совокупности, то, вероятно, правильно было бы сказать, что ни культура, ни даже простая цивилизованность во всей своей полноте недоступны ни одному отдельно взятому индивиду. Слишком велики масштабы этих начал, и индивиду, сколь бы образован и развит он ни был, оказываются доступными лишь немногие их грани. В полной мере культура доступна только всему человеческому роду в целом, и уделом индивида на всю его жизнь остается лишь бесконечное погружение в эту бездонную стихию.

Казалось бы, введение каких-то количественных критериев способно разъяснить многое в том различии, которое существует между цивилизованностью и культурой. В самом деле, что может быть непонятного в том, что для овладения культурой необходимо все большее и большее погружение в существо осваиваемого человеком предмета? Что может быть проще ссылки на то, что разница в культурном уровне может быть объяснена лишь разными затратами духовного труда? Но если и в самом деле все здесь сводится лишь к той или иной мере затрачиваемых нами усилий, то неизбежен вопрос: существует ли вообще та степень постижения, где достигается его абсолютный предел и, следовательно, кончаются все различия в понимании природы вещей?

На первый взгляд ответ может быть только положительным, в противном случае сама культура представала бы как что-то чуждое человеку, или, как минимум, что-то ниспосылаемое ему откуда-то свыше. Но эта заданная положительность скорее пугает, чем обнадеживает. Ведь если и в самом деле культура - это только глубинный смысл всего того, что созидается человеком во всех сферах его деятельности, и если в самом деле этот смысл в принципе способен открыться каждому, мы действительно легко объясним, почему культура способна объединять народы. В этом случае препятствием духовной интеграции оказываются только количественные же границы, иными словами, только степень постижения в сущности единой и общей для всех действительности. Но известно, что никакие количественные пределы не могут служить принципиально непреодолимым барьером на вечном пути человеческого познания. Поэтому можно утверждать, что в исторической перспективе весь человеческий род оказывается обреченным на объединение. Однако такое решение не дает ответа на главный вопрос, поставленный здесь, а именно - вопроса о том, почему именно культура служила и служит разъединению народов.