Станислав Лем - Диалоги

ГИЛАС. Позволь, я повторю твое утверждение. Ты говоришь, что разница между субъективным восприятием («я голоден») и объективным («я вижу фотографию» или, точнее, «здесь находится фотография») сводится к отношению между информацией и ее адресатом. Информация о внутрисистемных процессах адресована мозгу этой системы и поступает туда по нервам. Информация же из окружающего мира доступна всем.

ФИЛОНУС. Да. Еще из этого следует, что определенная информация может поступить в твой мозг двумя способами при условии, что она поступает из твоего тела. Свой пустой желудок ты можешь или видеть глазами (естественно, когда мы тебе вскроем живот), или «ощущать его», то есть «ощущать его пустоту» благодаря непосредственным нервным связям. Это отличие, конечно, является результатом эволюционного развития, поскольку было бы совершенно излишним, даже вредным, если бы мы испытывали чужой голод или зубную боль.

ГИЛАС. Хорошо. А откуда поступает информация, что я печален, что я испытываю огорчение?

ФИЛОНУС. Эта информация является оповещением твоего мозга о его собственном состоянии благодаря «внутренней обратной связи» системы. Я считаю, что к этому моменту мы рассеяли сомнения относительно предмета в целом. Тем самым мы уже готовы приняться за главную тему – анализ функционирования устройства, принадлежащего к упомянутому выше классу «систем с обратной связью».

ГИЛАС. Исследованием этого класса занимается кибернетика?

ФИЛОНУС. Да. Однако это тема трудная и обширная, тут необходима большая интеллектуальная сноровка. Поэтому, полагаю, лучше отложить эту тему до следующей встречи. Тем временем, пожалуйста, обдумай на досуге проблемы, о которых мы сегодня говорили, и прежде всего – проблему эволюции, воспринимаемой с точки зрения конструктора.

ГИЛАС. Друг мой, ночь прошла для меня в размышлениях о том, что мы с тобой обсуждали, и у меня возникли вопросы, на которые я хотел бы получить ответ прежде, нежели ты продолжишь изложение очередных последствий, какие философ видит в открытиях кибернетики. Если я правильно тебя понял, разницу между «субъективным» и «объективным» ты усматриваешь в различном «подключении» информации к нашей нервной системе. Следуя этой логике, мы делаем вывод, что мой желудок «подключен» нервом к моему мозгу, и поэтому я могу ощущать его состояния, например, голод. Окружающие объекты не «подключены нервами» к моему мозгу, и поэтому я могу их воспринимать, но не в силах «ощущать их состояние». Однако проблема усложняется, когда за объект наблюдения я приму собственный мозг. Я могу воспринимать его двояко, и поэтому он существует для меня «вдвойне»: в одном случае это мозг, «ощущаемый изнутри» («непосредственно»), а в другом – это «вещь» («ощущаемая опосредованно»), когда, просверлив себе дыру в черепе под местным наркозом, я рассматриваю свой мозг в зеркале. Первым из этих доступов к моему мозгу обладаю только я, вторым же обладают все желающие. Как понимать эту двойственность?

ФИЛОНУС. Никакой двойственности тут нет, поскольку не существует мозга, «ощущаемого изнутри», как ты это сформулировал. Это всего-навсего ошибочное, а потому и неподходящее определение психической жизни, то есть мышления, переживания, наблюдения, которые происходят в твоем мозгу, но не являются им. Твой мозг «есть», то есть «существует» только единственным образом – именно таким образом, каким его может исследовать любой человек.

ГИЛАС. Нельзя ли это как-нибудь уточнить, сформулировав определение сознания в объективных терминах?

ФИЛОНУС. Можно. Давай скажем, что сознание – это такое свойство системы, которое проявляется тогда и только тогда, если оно само является этой системой. Я привел тебе тут необходимые и достаточные, полностью объективные условия. Если кто-то разговаривает с кем-то по телефону, то только он сам получает информацию от собеседника, хотя мы, конечно, можем подсоединить к телефонному кабелю еще одну трубку. Аналогично, если бы ты подключился к чужому мозгу, то мог бы непосредственно участвовать в обращении информации в нем, то есть в его психической жизни. О том, в каких условиях был бы возможен подобный эксперимент, мы еще поговорим. Какой твой следующий вопрос?

ГИЛАС. Несмотря на все твои объяснения, я по-прежнему не понимаю – вынужден признать, – чем по сути своей является сознание...

ФИЛОНУС. Мой дорогой, объяснить кому-то, чем что-то является, значит свести это «что-то» к «чему-то», указать на связи одного с другим, построить этого «чего-то» модель (математическую, механическую или какую-либо другую), и все. Другого способа узнать или понять в нашей юдоли нет. Что ты, собственно, подразумеваешь под пониманием явления сознания? Потому что мне действительно не ясно.

ГИЛАС. Может быть, исключительно сложный электронный мозг действительно мог бы при помощи соответствующей аппаратуры наблюдать окружающую среду, исследовать ее, а одновременно – закономерности собственной жизнедеятельности, мог бы думать, высказывать свои мысли, понимать – но мы по-прежнему не будем знать, сопутствует ли этим процессам сознание, есть ли у него сознание или нет. Чтобы быть уверенным в своих выводах, надлежало бы, по твоему определению, самому превратиться в электронный мозг.

ФИЛОНУС. Ты погряз в предрассудках и устаревших представлениях, аж жалость разбирает, Гилас. Говоришь, что не знаешь, что такое сознание, а оказывается, у тебя исключительные знания в этом вопросе, и, несомненно, они происходят из неземного откровения.

ГИЛАС. О чем это ты?

ФИЛОНУС. Из твоих слов следует, что ты не считаешь, будто сознание представляет собой некое обобщение, охватывающее такие процессы, как мышление, наблюдение и т.д., но – по твоему мнению – сознание есть некая идея, некий абсолют, который только заботливо сопровождает все эти процессы, опекает их, однако к ним не сводится, и таким образом сознание – это определенное «надъявление», своего рода эпифеномен, который носится над нашими процессами наблюдения и мышления, как дух над водами. Так вот ты и оказался эпифеноменалистом, Гилас. Я неустанно повторяю тебе, что сознание – это и есть зрение, это и есть слышание, это и есть ощущение, наблюдение, воспоминание, учение, и ничего более. Ты уже сам к этому пришел, согласившись, что сознание складывается из психических процессов, как армия состоит из солдат – и тут вдруг опять мистический призрак возвращается с метафизическим румянцем на щеках, полный сил и здоровья.

ГИЛАС. Ты прав. Признаю неразумность моего высказывания. Но... но из этого, если я не ошибаюсь, следует, что ты сводишь сознание к реакциям организма (или электронного мозга) на раздражители. Таким образом ты затушевываешь различие, какое можно (а по моему мнению, должно) наблюдать между мертвой, хотя и мыслящей машиной, и живым человеком. Мое наблюдение, мои мысли – это мое сознание. Согласен. Но следует ли из этого, что наблюдательность электронного мозга, его мысли – это именно его сознание? На этом пути от человека к машине теряется внутреннее качество всех моих психических процессов.