Станислав Лем - Диалоги

ГИЛАС. А какую ложь ты, собственно, имеешь в виду?

ФИЛОНУС. В принципе, не существует общественной системы – во всяком случае, до сих пор не существовало, – в которой бы не присутствовала ложь в качестве элемента общественных процессов; особенно лживой бывает реальная мотивация начинаний, как индивидуальных, так и коллективных, в экономической, политической областях, во внутренней политике и в отношениях с другими государствами. Однако участие лжи в общественных процессах, наверное, нигде не достигает таких размеров, как в централизованной системе, особенно если ее создание осуществлялось с наиболее выраженной, априорной последовательностью. Любая спонтанность человеческих реакций искореняется, а вместо нее прививаются реакции организованные, то есть предписанные властью. Общественность обязана реагировать на каждое происходящее событие – и действительно реагирует подобным образом; организованными, то есть предварительно запланированными и навязанными исполнителям-участникам, становятся даже такие формы коллективного поведения, какие в прежней общественной системе были проявлением абсолютной спонтанности (например, уличные манифестации); в этой ситуации общественное мнение, превратившись в эхо, в безусловно пассивное отражение действий и оценок властей, становится чистой формальностью. Знакомство с механикой подобных явлений производит на человека, который внезапно оказался в подобном обществе, впечатление, что он принимает участие в отрежиссированном представлении, и этот человек постоянно ждет, что актеры наконец снимут маски и перестанут играть – а они играть не перестают... Отдельные акции организованных коллективных псевдоспонтанных действий, представляющих собой дальнейшую последовательность универсалистского вмешательства властей во все сферы жизни, со временем создают своего рода идеальный образец гражданина, который имеет такое же отношение к реальным людям, как изображения размещенных на манер восковых фигур на свадебных фотографиях в витринах провинциальных фотографов к прохожим, идущим мимо этих витрин, – или как обычное человеческое поведение к нормам, представленным в руководстве по savoir-vivre [25]. Происходит, во-первых, утрата индивидуальных возможностей реагирования, а во-вторых, втискивание личности в тесный корсет идущих извне указаний не только для совершения действий, но даже и для притворной демонстрации ряда эмоциональных состояний.

Возникает парадоксальная и нигде прежде не известная ситуация, в которой искренняя непосредственность индивидуальной реакции, даже если она совпадает с типом реакции, утвержденным властями, подозрительна и «плохо смотрится» только потому, что является подлинной. Ведь если кто-то хотя бы раз выступил публично под воздействием внутреннего, а не внешнего побуждения, то он может это сделать снова, на этот раз уже, возможно, и вопреки намерениям властей, и поэтому он для системы коллективного притворства потенциально опасен.

Общественная жизнь, которая в таких условиях превращается в не имеющее завершения, вечное театральное представление, с одной стороны, выделяет индивидуальности с более ярко выраженными актерскими способностями, эти люди способны создать приблизительно «психологически верно сколоченные» образы, которые, по сути, складываются из выражений чувств и поступков, обязательных в соответствии с очередными решениями властей; с другой же стороны, общественная жизнь пробуждает в тех, кто все явления только наблюдает, не принимая в них деятельного участия, чувство, что таким образом проявляется какой-то сверхъестественный демонизм, что это реализация какой-то мефистофельской, издевательской по отношению к человеческому роду концепции уничтожения личности во имя целей, совершенно непонятных.

Конечно, об этом последнем нет даже и речи: все эти процессы вызваны попросту расхождением реальных закономерностей системы с закономерностями, в ней провозглашенными, о чем мы уже говорили. Потому что власть навязывает такие поведенческие стереотипы, какие, по ее мнению, следуют из теоретических обоснований плана. Таким образом, каждый человек лжет как другим, так и в конечном счете самому себе. Он не лжет в открытую, что, мол, хлеба нет, а говорит, что не голоден. Таким образом ложь пронизывает саму возможность индивидуального развития, личных способностей, элементарных желаний. Именно это обозначается словами «прокрустово ложе», и еще сюда относится применение, навязывание в качестве основной мотивации к действию не столько стремления к награде, сколько страха перед наказанием.

Во-вторых, одним из самых тяжелых, исполненных разочарования и трагизма моментов является осознание того, что выбранная система не выдержала испытания, что она подвела и что следует от нее отказаться для опробования следующей. В подобной ситуации, особенно когда кумулятивное влияние осцилляции привело к тяжелому экономическому положению, калечащему людские судьбы, возникает повсеместная социальная жажда, повсеместное стремление найти виноватых в таком положении вещей. Так вот, в действительности «виновата» сама система (если можно так сказать о динамической структуре), «виноваты» ее объективные закономерности – но это объяснение не способно удовлетворить естественную жажду справедливости или даже мести. И тогда легко можно дойти до обвинения, до перекладывания ответственности на какие-нибудь группы людей – например, на интеллектуалистов или негров, евреев или партийных, – на того, кто по случаю «оказался под рукой». А это ведет к фальсификации и вредной для общества направленности человеческих страстей – гнева, разочарования, отчаяния – и даже к отступлению, к беспорядочному уничтожению общественной системы, и тогда будут утрачены как существующие материальные ценности общества, так и ценный опытный теоретический материал, который для лучшего будущего может быть использован только в процессе тщательного социологического анализа.

И наконец, в-третьих, возникает – кто знает, не самая ли большая? – опасность увязнуть в каком-нибудь тупике, возникшем на одном из уже испытанных направлений конструирования. Это может произойти при создании такой системы, которая будет вредоносной и непригодной, поскольку (так скажем) в высшей степени ограничит свободу личности, сведет на нет индивидуальное развитие, пресечет расцвет талантов и в то же время обнаружит значительную внутреннюю слаженность, прочность, обеспечит глобальный рост продукции, неподверженность внутренним осцилляциям, а также справедливое формирование мышления и деятельности не террором или физическим принуждением, а выработанными мировоззренческими, художественными, методологическими, из области педагогики и светской жизни, семейными и др. конвенциями. Члены такой общности, с детства закованные в броню конвенции, могли бы в конце концов утратить черты человеческой индивидуальности в том смысле, в каком общество отличается от муравейника.