Андрей Столяров - Освобожденный Эдем.

Соответственно, нарастали на каждом шаге искусственность среды обитания, ее динамика (онтологическая изменчивость) и, следовательно, неравновесность. Среда становилась все более интеллектуализированной, ментальной, зависимой от самого человека.

В этом отношении виртуал не представляет собой ничего неожиданного. Он является закономерным этапом дальнейшего эволюционного опосредования. Просто эта среда уже полностью сконструирована, полностью рукотворна, и природные, «естественные» процессы представлены в ней исключительно отражениями.

Виртуал — это целиком антропогенный ландшафт. С подлинной реальностью он связан примерно так же, как пейзаж, написанный маслом, с настоящей природой.

Это одновременно и то, и не то.

Все зависит от точки зрения.

В свою очередь изменение типа среды повлекло за собой цепь революций сознания , преобразующих психику. Из человека природного , лесного, пещерного, почти не выделенного из мира и являющегося игрушкой стихий, возник человек сельский , человек «брезжащего сознания», отгораживающийся от природы и уже начинающий понемногу властвовать над собой, а из него — человек индустриальный , «человек городской», во многом делающий себя сам, по крайней мере в смысле образования и профессии.

Человек виртуальный , обитающий в тотально рукотворной среде, представляет собой естественное продолжение этого вектора.

Другое дело, что качества его необычны. В текучей, непрерывно изменчивой среде виртуала, где понижаются или снимаются вообще границы между различными статусами, сам человек становится изменчивым и текучим, утрачивая какую-либо онтологическую определенность. Уже Интернет, в известной мере виртуализуя общение, дает пользователю возможность спрятаться за причудливой маской: преобразовать исходную личность, представить вместо себя «персону», наделенную вымышленными характеристиками. В виртуале же, где таких возможностей значительно больше, человек может существовать практически в любом образе: играть любую социальную роль, участвовать в любом ходе событий. Для него становятся относительными мировоззренческий, социальный и даже гендерный статусы, становятся призрачными такие понятия, как эпоха, национальность, гражданство, культура, перестают быть опорными мораль, возраст, внешность, семья. Виртуал порождает принципиальное множество идентичностей, и какая из них будет базисной, а какие — временными, служебными, игровыми, решает уже сам человек. То есть, виртуал снимает этот конфликт, правда за счет того, что само понятие идентичности утрачивает какое-либо значение.

Интересно, что в этом смысле виртуальное бытие ориентировано скорее на восточную трансценденцию, чем на западную. Западная культура предполагает неприкосновенность личности, восточная, напротив, — ее изменение. Запад стремится к строгим внешним законам, Восток — к внутренней «вечной» гармонии. И потому, например, китаец в быту может практиковать культ предков, существующий уже несколько тысячелетий, в публичной жизни придерживаться светских конфуцианских принципов, исходящих также из очень древних традиций, в минуты кризисов обращаться к буддизму, а к тому же еще являться членом коммунистической партии. И все это — без видимого противоречия идентичностей.

Неопределенность все глубже проникает в ткань бытия. До сих пор миграция человека из одной искусственной среды обитания в принципиально иную трансформировала, разумеется, тип психики, поднимая ее на более высокий системный уровень, но не затрагивала биологической сущности носителя разума. Человек оставался в своих видовых границах — с теми же фенотипическими характеристиками, с той же физиологией, биохимией, с тем же генетическим механизмом, функционирующим по тем же законам. Виртуализация расщепляет и эту, казалось бы, незыблемую основу. Постепенная технологизация человека, неуклонное сращивание его с технической периферией, чего требует нынешняя быстро меняющаяся среда, несомненно будет сопровождаться появлением у него ряда «нечеловеческих» качеств, ряда характеристик, которыми вид homo sapiens изначально не обладал. Это, в свою очередь, повлечет за собой отказ от строгой антропоморфности человека, переход его к полиморфным, текучим, расплывчатым формам биологического существования.

Собственно, данный процесс уже начался. Уже в наши дни можно говорить о начале следующего этапа антропогенеза, о возобновлении эволюции человека, причем по таким ее магистралям, которые раньше казались просто немыслимыми. Развоплощение человека таким образом становится всеобъемлющим. Его классическая «гуманоидная» ипостась, придававшая антропоморфный формат всей глобальной цивилизации, ныне превращается лишь в один вероятностных статусов, избираемых либо по прихоти, либо в силу технической необходимости.

И опять-таки не следует считать эти предположения чересчур фантастическими. «Человек виртуальный», если уж ему суждено возникнуть в лоне истории, отличается от «человека индустриального» не более, чем тот, в свою очередь, от «человека сельскохозяйственного». Нынешний горожанин, житель современного мегаполиса, тоже показался бы античному или средневековому обывателю существом необыкновенным. Еще бы — может летать по воздуху, видит и слышит на расстоянии, пользуется волшебством электричества, управляет металлическими чудовищами.

Обретет ли «человек виртуальный» свободу и счастье — вопрос сложный. Если определять свободу через такой параметр, как число возможностей предоставляемых обществом гражданину, то исторический прогресс налицо: «человек сельский» более свободен, чем «человек племенной», «человек городской» — более, чем «человек деревенский». В этом отношении виртуал, предоставляя пользователю возможность множественного бытия, несомненно расширяет рамки его свободы в сравнении с индустриальной эпохой. С другой стороны, освобождение личной реальности из-под гнета реальности коллективной весьма относительно. Оно неизбежно будет сопровождаться структурированием самого виртуала. Устные предания (сказки, мифы) еще можно было варьировать, внося в них собственные мотивы, письменная литература, закрепив в слове сюжет, диалоги, портреты, резко сузила этот диапазон, кино свело его к определенным образам (так что, скажем, Андрей Болконский еще долго будет ассоциироваться с тем конкретным актером, который его сыграл), а виртуальный мир, будучи миром полностью «авторским», уже почти не оставляет возможностей для интерпретации. Стивен Спилберг, говоря о разнице между читателем и зрителем, определял это так: «Первый берет книгу, чтобы самостоятельно вообразить описанный в ней мир, второй же покупает билет в кинотеатр, потому что за него этот мир вообразили мы» 21.